Сибирские огни, 1975, №7

" Бегай, бегай,— ворчали на него лодыри.—Лошадь со двора свел, отдал в пасть колхозу. Женку теперь сведи. Да сшей ей юбку поприлич­ нее из рогожи. Погоныш ты и есть. Никто тебе не говорит тпрру. Все ну да ну. Понукальщиков да погонщиков ныне много выплоднлось. Замолкайте ужо. Я вам не ровня в работе и в жизне. Колхоз хаить и рушить никому не дам. Рыхлые вы людишки. Недоумка вас гло­ жет. Самодурство единоличное выбили из-под вас, так вы желчь по крови разливаете. Брысь от меня. Землю Ермил понимал правильно. Он знал, что если приналечь, при­ норовиться к ней, она сласковится, выпустит из своих потаенных глубин здоровые густые зеленя, и по вине земли не будет недородов. Колхоз перебивался всяко. Закрома то пустели, то наводили радость на мужиков. Ермила выбрали бригадиром. Он с тревогой отнесся к боль­ шой должности. — Приобвыкнешь, Ермил Иванович,—успокоил председатель.— 1лавное — ленивцев захомутарь. Пусть они, как змеи на огне, извиваются. Назавтра надо было пять подвод снаряжать за сеном на дальние Фо- фановские гривы. Явились отряженные, кроме Федюхи Сорокина. Брига­ дир пошел к нему домой. Брякнул кольцом, всполошил лохматого пса. У пса глаза по бублику, лапы львиные. Такого на якорную цепь по­ сади —порвет. Никто не выходил. Бригадир постучал в высокое окно. Раздвинулись серенькие шторки. За двойными стеклами сквозь снежную настылость мелькнуло чье-то лицо. — Выходи, Федор,— крикнул и поманил рукой Ермил. Минут через пять в накинутом на голые плечи полушубке вышел Со­ рокин, на пса цыкнул. Глаза у Федьки узкие, как месяц на ущербе. Лицо у Федьки полное и круглое, как луна под новогоднюю ночь. Молод, а схватись с ним —двум мужикам не умять. Посмотрел на бригадира, од­ ну узинку глаза совсем закрыл. — Чего надоть? — По сено ехать. — Успеется. Смотри —не рассвело как след. Звезда за небо не запала. — Прошараборишься покуда... Другие в хомутарке давно. Снаряжаются. Федька утробно зевнул. Слышно: хрустнула от позевоты челюсть. — Зайди ко мне, Иваныч. У меня горяченькой маненько есть. По­ пьем, семечки поплюем... У меня сегодня чегой-то сердце твердое. Ночью пригрезилось: отходить начал. Умру —земле пожива. — Ты умрешь? Скажи теще, а мне ври проще. Нажитки свои телес­ ные долго будешь по земле носить. Ты мужик ядреный, сытый да поеный. Смотри, лицо-то какое —полушалком не накроешь. Почему позадь рабо­ ты идешь? Почему дело колхозное усложняешь? Иди, запрягай лошадь да на гривы поезжай... Речка Утайка на раздумушки подбивает. Память поднимает на по­ верхность пену прошедшей жизни, крутит, как в воронке речной. Ермил Иванович смотрит на синеющий урман и вновь чутко прислушивается к речке. Утайка вроде бы кличет кого-то, ерзая по дико заросшим берегам. Бежит и бежит она изначальной своей дорогой. Грозу отманили в сторону, и она пошла понужать по чужим полям. Полчаса назад Калистратов сидел в бухгалтерии, и они с главным финансистом подбивали бабки. Выходило, что за полугодие они прикопи­ ли кое-что. Финансист тыкал пухлым пальцем в клавишки счетной элект­ рической машины. Громоздкая каретка, громко стуча, прыгала то влево, то вправо, выпугивая из нутра разноцветную цифирь.