Сибирские огни, 1975, №6

Надо заставить себя думать о том, что я— отличник и школу закончил с золотой медалью. Два месяца назад делал доклад на конференции студенческого научного общества, сам профессор Патричев хвалил меня, при всех пожал мне руку... И учусь я в нашей группе^лучше всех: поиди я сегодня в институт, на той же зачетной контрольной по теоретической механике Сергей Балашов вопросительно поглядывал бы на меня, ста­ раясь угадать, правильно ли он сам решает задачи. Но Катя смотрела бы безразлично-вежливо. Только я представил это ее отчужденно-зам­ кнутое лицо, как мне сделалось обидно, я начал злиться... Что>это со мной сегодня, почему я никак не могу успокоиться. А после контрольной уже в институтском коридоре Наташа Телеги­ на похвалила бы меня, как обычно. И комсорг нашей группы высоченный Валя Трифонов, может, сказал бы опять: — Что касается учебы, да и научной работы, у Проха всегда порядочек... В его карих зорких глазах мне всегда чудился затаенный вопрос; и содержание этого вопроса я, конечно, знал: почему я особняком в группе, почему не участвую в общественной жизни института? Костя Рябов, с ко­ торым я чувствую необъяснимое родство, однажды нарочито дурашливо вылупил глазки: — Дело в том, может, что наш Прох просто эгоист? Тогда одобрительно посмотрела на него Катя, а мягкосердечный Сергей ободряюще улыбнулся мне. Но я от этого разозлился, потому что ни на минуту не мог забыть: Сергей и Катя решили пожениться! У нее на руке уже были золотые часы — предсвадебный подарок Сергея. Рябову же я ответил: — Эгоист — это человек, думающий больше о себе, чем обо мне! Ребята засмеялись, а потом заспорили о полноценной жизни челове­ ка. Они забыли про меня. И Катя — тоже. Прох... На первый взгляд ничего обидного в этом прозвище нет, я да­ же не помню, кто первым назвал меня так еще в школе. Но мне в этом прозвище чудится то «прохудившийся», то «прохиндей», или что-то еще обидное. Никто из ребят об этом, наверное, и не догадывается. Почему сегодня всё, о чем бы я ни подумал, рождает в душе только горечь? Повернулся на спину, протянул руку за сигаретами и спичками. Ку­ рить я начал давно, еще в школе, вот тоже — почему? Просто, чтобы не отстать от других, хоть никакого удовольствия это мне никогда не до­ ставляло, скорее — наоборот... Вот и сейчас: закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Ну, сегодня-то понятно... В комнате светло, уже начинаются белые ночи, что ли? Мамина кро­ вать аккуратно закрыта покрывалом, подушка взбита. Простой, знако­ мый с детства платяной шкаф, новые застекленные полки с книгами до потолка, мой письменный стол... Абсолютный порядок. Вообще в нашей с мамой квартире чистота, как в больнице, к этому я привык. Даже пол после того, как от нас ушел отец, мы покрыли лаком, приходя домой, переобуваемся. Две пары тапочек — для гостей. Только они редко быва­ ют в нашем доме. Стараюсь унять беспричинную, вроде, тревогу. Но не идет с ума, что в институте, как раньше в школе, все относятся ко мне с обидной снисхо­ дительностью: такой уж он, дескать... Болезненный, слабосильный, не­ красивый, застенчивый, необщительный. А за всем тем — Прох есть Прох: очень возможно, будет ученым, лет через двадцать еще гордиться бу­ дешь, что в одной группе с ним учился, был однокашником. Пойти на кухню, взять из аптечки что-нибудь от головной боли? Но вставать лень... И вдруг без всякой связи с предыдущим вспоминается: от нас с мамой только что ушел отец, мама плачет, я испуган, соседи со-