Сибирские огни, 1975, №6

Случилось так, что новостройки города добрались и до Бурлинской. Решено было сносить старые дома, в том числе и бывший наш, совсем покосившийся и осевший. Дяде Феде дали обязательство предоставить квартиру в новом доме, на Бурлинской же, а пока попросили куда-ни­ будь переселиться. Он переехал за город, в маленькую, дачную дере­ вушку, где была у знакомых его засыпушка. И то ли свежесть соснового бора, то ли пробудившаяся память о крестьянском происхождении отца с матерью всколыхнули дядю Федю. Он вставал на рассвете, приносил воды из колодца, варил себе на завт­ рак картошку и шел росистым ранним утром лесной тропинкой на авто­ бусную остановку, чтобы вовремя поспеть на работу. Возвращаясь вече­ ром, он снова находил для себя работу— то дровишек поколоть, то сте­ ну у засыпушки поправить, то грядки в огороде прополоть. Непривычный ему покой, неторопливый и многозначительный шум леса лечили его душу и тело. Особенно хороши оказались дни подступившей осени. Лес все чаще растерянно замирал, роняя с бессильно опущенных ветвей по­ желтелую хвою и сухие шишки, предчувствуя долгий зимний сон. Все утишались и утоньшались окрестные дали, казалось, еще немного — и истаивающая их пелена разорвется и явит миру нечто совсем небывалое, но доброе и прекрасное. Однажды дядя Федя выкопал в лесу два тоненьких клена и чере- мушку. Он никогда раньше не садил деревьев, а тут все сообразил, как ровно обрубить корешки, какие лунки выкопать. Весной он специально приезжал сюда, чтобы посмотреть, принялись ли деревца,— они приня­ лись и расти стали дружно, весело, не болея. В те дни многое вспоминалось и словно бы заново переживалось, именно тогда мечтал дядя Федя подкопить деньжонок и съездить в от­ пуск в Барнаул, и чтобы было это непременно зимой,— пройти знакомы­ ми улочками, по которым возил он на салазках Витьшу и, как добрый конь, мерз у ворот бабушкиного дома. Но быстро прошли эти месяцы. Вернулся дядя Федя на Бурлинскую, а там ничего не осталось от прежней жизни, и на месте родного дома стоял пятиэтажный кубик, одинаковый со всеми другими. И не стало тополей. Будто никогда и не было. Дядя Федя бродил по асфальтирован­ ным дорожкам благоустроенного двора, с грибками и ящиком с песком для детей, н вдруг наткнулся на невыкорчеванный пень от тополя. Он был широк и ещё желт, и даже знакомо пах. Дядя Федя наклонился и погладил рукой его шершавую поверхность, последнюю метку прошед­ шей жизни. К этому времени относится одна из последних моих встреч с ним. Он рассказывал мне, как разбирал и собирал старые вещи в нашем доме на Бурлинской перед его сломом. Сколько всего вспомнилось! А потом достал из кармана нечто блестящее, серебряное, протянул мне: — Не узнаешь? Это спортивный свисток. Кого-то из кемских ребят. Свисток был старый, из легкого металла — тесно прижатые друг к другу разнодлинные тоненькие трубочки. Я поднес его к губам, дунул, и раздался все еще задорный, тревожащий сердце звук. Как бывало на стадионе. Когда еще были кемские ребята. _ Я их любил,— говорит дядя Федя.— Мы с Витьшей что... А они были молодцы! Честные. Сильные. Красивые! Кровь в душе кипит, как вспомню как подумаю... Что перетерпели, что пережили! Какие жизни сломались! Ты думаешь, я целый и невредимый? Э! Да что там говорить... Мы надолго замолчали, все поглядывая на старый спортив­ ный свисток. Дядя Федя оживился: __ Ты знаешь, что он мне напомнил?.. Куня-Ваня! Были мы в город-