Сибирские огни, 1975, №6
— Если света нет, и лучины нет, ни свечи, ни огарочка, что делать. Я пожал плечами. — Тогда связисты запаливают провод. Сейчас мы это с тобой со орудим. Тащи нож или ножницы, я срежу эту бесполезную лампочку, и мы запалим свет... Не знаю, как уж нам удалось общими усилиями отговорить Виталия от этой затеи и уложить спать. Но и в другие дни, приходя подвыпившим, он все пытался что-ни будь сделать, чему научился на фронте. К примеру, много раз порывался разжечь в кухне костер, уверяя, что это вовсе не опасно. Его кое-как от влекали просьбой сделать железную печку-времянку, потому что из опыта первой военной зимы мы поняли, что топить две большие печи нам не под силу: ни дров, ни угля в достаточном количестве мы заготовить не могли. Дядя Витя провозился целое лето, но печку сделал. На фронт он больше не попал. И не из-за ранения в ногу, и даже не из-за того, что военкомат направил его работать на завод им. Чкалова, где он получил бронь, а скорее всего из-за своего дырявого легкого, ко торое и свело его раньше времени в могилу. Л дядя Федя все воевал. Возил на прицепе сорокапятимиллиметро вое противотанковое орудие. Стреляли по нему и с земли, и с воздуха, удирал он со снарядными ящиками от пикирующего «мессершмитта», насквозь прошивали кабину машины пулеметные очереди, подрывался он на минах, три напарника его были убиты, когда сидели с ним р-ядом, четверо были ранены, не меньше пяти составов орудийного расчета сме нилось полностью, а его хоть бы раз задела пуля или осколок. Единст венный раз ходил он в санбат и то из-за одолевавшей его куриной слепоты. Закончил войну дядя Федя в составе Третьего Белорусского фронта, на могучем американском «студебеккере». Я видел эту зеленую, помя тую и поцарапанную машину, даже сидел в ее кабине, разглядывая на клеенные на стекло фотографии киноартистов и просто каких-то красоток, держался руками за черную баранку, которую покрутил на фронтовых дорогах дядя Федя. Случилось это так. Когда все праздновали победу и солдаты мечтали о скором воз вращении домой, часть, где служил дядя Федя, получила новый боевой приказ. Погрузившись на платформы, ринулись они по зеленой желез нодорожной улице на восток. Дяде Феде удалось телеграммой предупредить нас о своем проезде через Новосибирск. Дома были только мы с бабой Шурой. Прочитав телеграмму и прикинув сроки, мы с ужасом поняли, что дядя Федя, ско рее всего, уже проехал мимо родного города. Оставалась самая малень кая надежда, что мы можем еще его застать. Баба Шура металась по комнате, то натягивая кофту, то хваталась Делать бутерброды, но обнаруживала, что хлеба очень мало, а масла во обще нет, искала головной платок и, обессиленная и растерянная, пада ла на стул. — У тебя чай заварен? — спросил я. — Ну. — Ну, вот п возьми ему горячего, домашнего чайку. Больше го нечего. — Еще маленько драннков у меня есть. — И драннкн бери. И вот мы бежим пыльными привокзальными улочками обгоняя друг друга, спотыкаясь о сломанные деревянные тротуары, то веря в удачу, то теряя всякую надежду на встречу с дядей Федей. ’ р Наконец-то, вокзал, наш великолепный, громадный вокзал — как мы ||м гордились и любовались, но лучше бы, чтобы сейчас он был иомень-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2