Сибирские огни, 1975, №6

Война При всей разности, для всех это утро было одинаковым. Кто-то из соседей, узнавший о начавшейся войне раньше дру -, постучал к нам в ставень. Я помню этот дробный, как пулеметная оче редь, стук, сквозь сон вижу острый клинок солнечного света, и топот босых ног по полу, будто вся наша семья враз вскочила с кроватей и торопливо бросилась к дверям. Сердце на миг обрывается то ли от страха, то ли от радости — оно ведь еще не привыкло к неизбежности несчастья,— и первая мысль — случилось нечто совершенно выдающее­ ся, счастливое — вот сейчас, сейчас я услышу радостные кри ки , веселые возгласы... Но их нет и нет... И снова топот босых ног, тяжелый, с при* шаркиванием, хотя и торопливый. И первый всхлип, . приглушенный, сдерживаемый... Да что же это? — Ах ты господи! Горе-то какое! — наконец, прорывается голос бабы Шуры и будто вдавливает меня в кровать. Я все-таки сбрасываю одеяло и иду к ним, еще не зная, что в последний раз увижу их всех вместе, вот такими, какими были они до войны. Немыслимо было бездействовать. Все разошлись-разбежались. А было такое тихое, теплое воскресенье, так клейко пахли тополя моло­ дой листвой, и зеленели стрелки свежей травы вдоль тротуара. И мы с бабой Шурой куда-то шли, очень далеко, уже по бестрамвай- ным улицам, с тревогой вглядываясь в лица прохожих, словно они могли нам сообщить еще что-то очень важное сверх того, что мы уже знали. Я был страшно удивлен, встретив улыбающегося человека. Это было так подозрительно, что я, указав на него бабе Шуре, с уверенностью за­ явил, что это, конечно, шпион, с чем она тотчас согласилась. Лишь много позже я узнал, что баба Шура ходила со мной к какой- то своей старой знакомой, с которой она некоторое время работала в ре­ гистратуре железнодорожной поликлиники, и вот теперь рассчитывала на ее помощь, так как решила вновь пойти на работу в больницу или, возможно, в госпиталь, ведь теперь наверняка будут госпитали. Вновь все мы сошлись только к вечеру, встревоженные непривыч­ ными и совсем еще не осознанными заботами начинающихся воен­ ных лет. Дядя Федя п Виталий выпили, были возбуждены и говорливы, и никто их за это не упрекнул, ведь все знали, что им предстоит, и уже готовились проститься с ними. А они шутили и смеялись, и храбрились, и обещали скорую победу, побаивались, что не успеют и до фронта до­ ехать, как кончится война. Оказалось, что они уже побывали в военко­ мате, и их заверили, что повестки они получат очень скоро, в первый же этап мобилизации. И все мы поняли, что это было единственное, самое важное дело, которое и можно было сделать в первый день войны. И вот подошел день проводов. В этот день все слушали речь Стали­ на, непохожую ни на одну из его предыдущих речей. Провожание было долгим. С утра призванных собрали во дворе клуба имени Сталина. Родных не пускали, и они стояли и сидели на обо­ чине дороги, тихие и терпеливые до послеобеденного невыносимого зноя. Но вот кто-то первым подошел к воротам и громко попросил впустить его, передать сыну еду, за ним потянулись другие. А вскоре ворота от­ крылись и все перемешались. По радио передавали марши. Настроение после речи Сталина посте­ пенно выравнивалось, наливаясь силой и уверенностью. Радио объяви­ ло, что у микрофона секретарь горкома партии. Он обратился с напут­ ственным словом к землякам, уходящим на фронт, приводил слова и»