Сибирские огни, 1975, №6

И она мне тоже, оказывается, что-то говорит. Говорит и идет. Оста­ новились мы. Я ее рукой по плечу погладил, а она сразу ко мне головой в грудь и плачет. Я ей лицо приподнял, а она плачет, улыбается и все что-то говорит. Пять дней простояли мы в том городке. И не расставался я с ней. А пересказать вам, родные мои, деньки эти не могу. И не сумею. Я их принял, как награду. Мысли ко мне необыкновенные приходили. Вот, думаю, в каком-то великом будущем ничто людей не будет разделять. Ничто. И если встретил своего, то и будь с ним. И все чаще и чаще бу­ дут такие встречи. . Может, мы за то и воевали. . * Вот что со мной было-то. А вы и не догадывались. Пошли мы опять вперед. За трое суток столько верст на колеса на­ мотали... И настрелялись досыта. Вошли в другой городок. Только весь разрушенный. И тут одолела меня куриная слепота. С чего привязалась, не пойму. Днем нормальный человек, а вечером — слепой, ни черта не ви­ жу, под ручку водят. Пришлось к врачам идти. Под вечер только сумел собраться. Иду. Начинает опять глаза застилать. Взял я палочку, как слепец, голову вверх задрал — небо еще светлое. Подхожу к медпункту нашему, а навстречу бежит сестренка в белом халате. Бежит, чуть не па­ дает. Вижу — ко мне вроде. Чего это она,' думаю. И тут она меня хвата­ ет, всего ощупывает руками, а я уж совсем не вижу. С глазами, говорю, у меня. Слепота куриная. Тогда она заговорила... Ну, узнал я ее, Гретхен мою. Испугалась, что я сильно ранен. Вот дружок-то у меня был какой! Мне врач рассказала, что она к ним сама пришла и стала помогать за ранеными ходить. Ну, они ей объясняли, что не положено и не нужно. Хотя люди им, конечно, нужны были. " ‘ Но она все свое. Так и осталась... Фотографию свою мне подарила с надписью. Адрес там, говорит, ее. Но потерялись мы, в конце концов. Как говорят, война— не мать родна. Потерялись с концом. Разве найдешь? И фотографию, вот, боль­ но близко к сердцу хранил. А в последние-то месяцы ух как пришлось попотеть. Не то что гимнастерка, ремень мокрый был, хоть жми. Вот вся надпись и стерлась... Вся как есть... Одно только слово осталось — либе... Вот поглядите... , . И снова мы рассматриваем, теперь уж совсем другим взглядом, фо­ тографию белокурой девушки, переворачиваем ее и все поочередно в сплошных чернильных размывах прочитываем одно сохранившееся слово «лнбе». Люблю. Ну, а ты сам-то? Как к ней?!.— недоговаривает, вопроса моя мама. Дядя Федя говорит тихо и серьезно: ; — Я, сестренка, за всю свою жизнь только два раза ио-настояще- му-то и любил. Два раза. Не знаю, много это или мало... Другим и того не выпадает. А больше уж не получится. Знаю наверняка. Весь сердеч­ ный боеприпас вышел, язви его. Ухряпал за жизнь-то его,— и улыбнул­ ся нам всем, будто извиняясь. Я тогда же решил про себя, что этими двумя женщинами, которых любил дядя Федя, были Варвара и Гретхен. Не ясной для меня остава­ лась Дуська. Но, если разобраться, любить ее было не за что. И, в об­ щем, вся короткая история с ней не вписывалась в мои представления о любви, жившие со времен довоенного фильма «Большой вальс».