Сибирские огни, 1975, №6
мыться в бане и пропустившего первую стопку за упокой отца. На ко ленях у него лежит полотенце, которым он то и дело утирает лицо, пот и слезы, совсем одолевшие солдата, так долго крепившегося и все перетерпевшего. Ему дают печальную фотографию, где стоим мы все у гроба. Дядя Федя снова прижимает к лицу полотенце, плечи его вздрагивают, а мы все думаем — пусть поплачет, ведь есть у него к тому причины, и про щаем ему его слабость. Вечером дядя Федя попросит у меня школьную мою ручку и напи шет на обороте той фотографии рвущиеся из сердца наивно-торжествен ные слова. Да простится эта цитата, которую я хочу здесь привести. Единст венное ее оправдание в том, что я ни убавил, ни прибавил, не изменил ни одного слова в этих неровных, написанных ослабевшей рукой стро ках: «Дорогой мой, горячо любимый Папулечек! Я вернулся в свой род ной дом. Живым и здоровым. Я все годы великой войны мечтал увидеть тебя живым и здоровым, но черные силы навсегда разлучили меня с тобой. Ты будешь вечно жить в моем сердце. Клянусь тебе, мой люби мый горячо Папулечек, что я свято буду хранить память о тебе, пока бьется во мне мое сердце. Горячо любящий тебя твой сын Федор. Сегодня воскресенье. Как тяжело без тебя! Скучаю сильно о тебе». Большой вальс В отличие от Виталия, который, как говаривала баба Шура, пере бесившись, женился раз и навсегда, и брак его оказался вполне благо получным, дядя Федя был в любви невезуч. Влюбившись, он, не откла дывая дела в долгий ящик, тотчас предлагал не только руку и сердце, но и жилплощадь, и собственную зарплату, и вообще все, что имел. Потому и бывал надуваем. Все его любовные истории были на виду. Первой его женой была Варвара— высокая, полногрудая блондин ка с .холодно-красивым лицом, изысканными манерами и отменным вкусом в одежде. Ее портили и, пожалуй, разоблачали крашеные бро ви,— их естественный цвет был по-деревенски белесым, и она усиленно его скрывала. Но в целом, в красивых шелковых платьях, в высококаб лучных туфлях на стройных ногах, с изящной сумочкой в руках, она так не походила на шоферскую жену, так была противоположна дяде Феде, что только он один этого не видел. Как бы ласково ни называл ее дядя Федя: Варя, Варюша, мы-то все звали ее только Варварой, считая, что имя это очень ей подходит, открывая всю ее варварскую суть, прикрытую прелестной, шелковой, надушенной обоЛочкой. Мщ. всегда подозревали, что лишь какой-то невеселый случай свел Варвару с дядей Федей. Между тем она родила ему дочь — Галину, основательно занялась его внешним видом, а вскоре дядя Федя, явно не без участия Варвары, был переведен с грузовой машины на легковую и стал возить какого-то крупного начальника. Теперь дядя Федя приезжал днем на обед, выходил из машины не привычно принаряженный, в костюме, с галстуком, пахнущий не столь ко бензином, сколько одеколоном. Ребятня окружала машину. Это был громадный семиместный ли музин, светлый — цвета какао с молоком, с никелированными ручками, бампером, с откидывающимся брезентовым верхом. В крыльях его, в
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2