Сибирские огни, 1975, №6

Много лет спустя, после войны, мы встретились с ним, выпили, и он потянулся за гитарой, все той же — бурлинской. — Ты помнишь вот этот вальсок? — спросил он меня и заиграл что- то совсем родное. Я не помнил ни слов, ни названия вальса, но узнал его и закивал дяде Феде. — О! — пробормотал он, сдерживая слезы.— Папулечка любил... И продолжал играть, будто возвращая, даря душам нашим беско­ нечно дорогое, невозвратимо ушедшее. О! Он часто произносил этот звук, когда не хватало слов, и он ни разу не прозвучал у него ложной па­ тетикой, просто это было его, собственное. Несмотря на очевидную грубость своей профессии и всего, что дове­ лось ему увидеть и пережить, дядя Федя был ласков, даже нежен, что не всяким понималось и оценивалось верно. «Папулечка» и «мамулечка» были его обычными обращениями к родителям. Такова уж была его на­ тура. И еще он, видно, чувствовал за собой несуществующую вину — вот недоучился, остался на всю жизнь шофером, а отец все-таки служащий, и брат, и сестра обошли его. Именно эти черты характера сделали его не очень удачливым в жизни, в любви, в частности. Виталий, наоборот, имел постоянный успех у женщин. Справедливо­ сти ради, следует сказать, что он никогда не хвастался своими победами, и в семье узнавали о них стороной, случайно. У дома на Бурлинской был парадный вход, которым давно никто не пользовался, он был за оградой, за воротами, и на его крыльце любила посидеть наша Муся — старшая сестра бабы Шуры, поглядеть в свобод­ ную минутку, что делается на нашей тихой улочке. Как-то она вернулась в дом обеспокоенная и стала что-то нашептывать сестре. Я разобрал лишь отдельные слова: — Истинный бог... Виталиев, говорит... Да ты погляди... Они обе заспешили за ворота, а я, мучимый любопытством, про­ крался в палисадник и во все глаза смотрел, что делается на крыльце парадного. Там сидела усталая, худая женщина со старым лицом, жел­ тыми волосами, а рядом с ней — мальчик лет шести-семи, темноволосый, удивительно кого-то напоминавший. И вдруг меня поразила в сердце, показавшаяся страшной, догадка — это сын Виталия. Не знаю, почему я испугался, а потом застеснялся перед самим со­ бой этой догадки. Так оно и оказалось. Это был сын Виталия, о сущест­ вовании которого он сам только догадывался, так как давным-давно ра­ зошелся с этой женщиной. С какой целью приходила она, я так и не узнал. Баба Шура сбегала домой, вынесла что-то завернутое в белую тряпицу и проводила женщи­ ну и мальчика до угла. Трудно сказать, какие в то время существовали у меня представле­ ния о морали, о долге и чести, но случай этот сильно меня поразил и на­ долго поселил в душе чувство недоверчивой подозрительности к дяде Виталию. Между тем, вернувшись домой в середине войны, Виталий вскоре женился на девушке из пригородного села Капитолине — высокой, не­ красивой, но приятной, и до конца дней своих сохранил ей преданность и почти мелочную верность. Жизнь на Бурлинской в отличие от моей прежней жизни казалась менее организованной, не такой правильной и устойчивой. Впечатление неупорядоченности вносили, конечно, прежде всего, частые отъезды и возвращения Виталия. Вскоре и Федор получил комнату в соседнем — через забор, таком же одноэтажном деревянном домике, но, перенеся к себе часть необходимых вещей, чаще всего обитал у стариков. Нередко дни общего спокойствия и равновесия нарушались каким- нибудь происшествием с Виталием или его шумным, пьяным ночным воз