Сибирские огни, 1975, №6

стоять на пороге и ощутить, как обдувает тебя уже совсем другой ветер, чем внизу — ветер высоты. И вот однажды кто-то из больших, настоящих храбрецов, решил по­ учить храбрости и нас. Он предложил выходить с ним вместе, держась за руки. И тут же потянул подвернувшегося мальчишку. Тот уперся и от страху заревел. Эх, ты—-трус! Слюнтяй! Баба! — обругал старший парнишка.— Ну, кто смелый? Кто в летчики годится? Такой нашелся. Мы смотрели, как они подошли к самому краю, по­ стояли и вернулись. Представитель нашей компании был бледен, глаза вытаращены, но он всё твердил: — 3-з-дорово! Кр-расотища! Дошла очередь и до меня. И лишь мы вступили на этот самый опас­ ный четвертый балкон, глаза мои сами собой зажмурились. И открыл я их лишь тогда, когда мой сопровождающий спросил: — Ну? Хорошо? Мы стояли на самом краю. Меня покачивало от волнения и востор­ га. Вокруг не было никакой опоры, никакой палочки, ниточки, за кото­ рую можно было бы схватиться. Я не чувствовал своих ног, и мне даже на минуту показалось, что я не стою, а вишу в воздухе и разглядываю с высоты двор, детскую площадку, людей. Но самое страшное было впереди. Я не заметил, как мой провожа­ тый отпустил мою руку и на цыпочках ушел от меня. Просто, я, видно, потерял чувствительность. Когда я это обнаружил, то будто окаменел. При всем желании, я не смог бы сдвинуться с места. Голоса тоже не было. И я все стоял и стоял. Неизвестно, сколько бы времени я так про­ стоял— самостоятельно вернуться назад я не мог, я это отчетливо пони­ мал, все мои физические и духовные силы ушли только на то, чтобы не упасть, чтобы стоять, не сдвигаясь с места. Я не слышал, не понимал, что там происходит, что говорят за моей спиной. Должно быть, меня ок­ ликали, велели вернуться... Наконец, я снова ощутил в своей руке чью-то руку, которая потяну­ ла меня назад, и я сдвинулся с места. В подъезде я стал трястись и всхлипывать без слез. А меня хлопа­ ли по плечу, по спине и, кажется, хвалили за храбрость. Вот этого я все никак не могу забыть. И сколько раз в совершенно других обстоятельствах мне вдруг казалось, что сама жизнь опять выве­ ла меня на этот страшный балкон без перил, и мне ничего не остается, как только выстоять, выдержать испытание, не упасть. А иной раз я думаю, что такое чувство посещает и других людей, что его испытывали и мои родные, о которых я сейчас вспоминаю, что не раз оказывался па самом краешке балкона без перил мой бурлинский дядя Федя, который почему-то более всего и заставляет сегодня меня все это вспоминать. И все-таки тянуло нас на эти балконы! И мы лезли на них, от пер­ вого до четвертого, и, должно быть, чему-то учились... Все это время, может быть, не один год, на Бурлинской — у бабы Шуры и деда Саши (родителей матери моей) я бывал редко. Потом по­ сещения Бурлинской стали случаться все чаще, иной раз ради этого да­ же пропускались воскресные обеды у бабы Кати. Здесь на Бурлинской и жил дядя Федя. Здесь предстояло мне про­ жить годы отрочества и ранней юности. Но спустя много лет, когда уж нет на земле кемских ребят, и я сам давно живу в другом городе, приезжая в Новосибирск, я не могу спра­ виться с желанием пройти старым путем. Постояв у стадиона, я выхожу на Красный проспект, к дому бабы Кати, и потом неторопливо иду вниз к густому, высокому скверу, к фонтану и дальше, к кинотеатру им. Мая-