Сибирские огни, 1975, №6

покрякиваем, да посмеиваемся, да похваливаем отцовский выбор, упле­ тая весь кавун за один присест. Конечно, я еще был слишком мал, чтобы заметить какие-то тене­ вые стороны этой жизни. Потому и сейчас она рисуется мне чуть ли не в идиллическом свете, а в ранней юности, в годы войны, странно пере­ плелась с моим восприятием стихов Маяковского, тех, где прославляет­ ся в боях построенный социализм. Но, видно, как во всякой другой жизни, было и в той нечто ее не­ достойное. Мои бурлинские и кемские дяди очень мало общались. Все-таки они были очень разными, хотя между ними не было также вражды. Но вот двух Федоров я запомнил вместе. Федор кемский только что вернулся с действительной службы, он стоит в дверях в шинели с зелеными петлицами, перетянутой широким, комсоставским ремнем и в высоком, будениовском, шлеме. И тотчас где- то рядом оказывается дядя Федя бурлинский, только в гимнастерке, в галифе и сапогах, у него в петлицах треугольники младшего сержанта, и он вернулся не просто с военной службы, он из действующей армии, с Халхин-Гола. И вот сидят они рядом, два первых военных в обеих семьях, и все серьезны и уважительны к ним, а они рассказывают о службе, и, навер­ ное впервые здесь, в этом мирном кругу, произносятся слова: винтовка, граната, танк. Мне, конечно, интересней и важней знать, как там разгромили са­ мураев, стрелял ли дядя Федя, был ли ранен. И западают в память ка­ кие-то подробности: теплые штаны с застежкой молнией сзади, особый японский штык-кинжал, вот я уже верчу в руках продолговатую белую металлическую коробочку, говорят, что в ней был какой-то сухой спирт для подогрева пищи в походе. Узнаю я о коварной вражеской тактике: наши наступают на сопку, вокруг валяются трупы — ура! — всех врагов перебили, но только прошли, как сзади поднимаются мнимые трупы (оказывается, притворялись) и ударяют нам в спину. Хорошо еще — заработал наш пулемет с фланга. И в горле пересыхает, как представлю бесконечный поход по рас­ каленной пустыне, когда даже машины задыхаются от безводья, хрустя горячим песком, забившим все их суставы. Ночью нельзя зажечь ни одного огонька. Хорошо, если в колонне, друг за другом, а случится од­ ному? В могильной тьме военной ночи вел дядя Федя грузовик с боепри­ пасами, а его напарник, перекинув через плечо, как шафер на свадьбе, белое полотенце, шел впереди, указывая дорогу. И то ли сквозь сон, то ли сквозь годы слышу я выстрелы, рев мото­ ров, взрывы и вижу совсем молодого, белозубого парня в потной гим­ настерке — моего дядю Федю, который прошел через все это и сидит те­ перь за столом, то посмеивается, то машет рукой: а, чего там, и стара­ ется скрыть смущение от всеобщего внимания. Наверное, со времени той запомнившейся встречи дядя Федя пред­ ставлялся мне вечным солдатом, тем русским солдатом, который вовсе не по призванию, не по воинственности натуры своей, а в силу сложив­ шихся обстоятельств должен был брать в руки оружие. Дядя Федя, действительно, прошел чуть ли не все войны, что выпа­ ли на время жизни его поколения, и до конца дней своих сохранил чи­ сто солдатскую легкость на подъем, полнейшую непритязательность в еде, одежде, вообще в быту, частенько ввертывал в разговор сло­ вечки из военного обихода, хотя продолжал оставаться человеком сов­ сем мирным. Непростительно забыл я, кто их этих двух моих Федоров и когда — то ли в эту первую встречу, то ли после финской войны — подарил мне