Сибирские огни, 1975, №6

с советскою маркой покупают охотнее,»чем с какою другой. Спецы наши и в Азии, и в Африке чего только не понастроили — вон как далеко ощу­ щается тугой пульс рабочего Сталегорска... А где сварены фермы для Дворца съездов? Не на нашем ли заводе металлоконструкций? А откуда привезли в Москву этот обелиск с ракетой, который теперь — на каждой картинке? Дедушка! Милый! Кто ж тут теперь станет делать кадушки? Если даже бочка когда кому и понадобится, с овощного склада вы­ катят тебе за трешник любую. Стоял я напротив старика, смотрел то на него, а то на инструмент под ногами, и было мне тогда отчего-то очень грустно. Сколько бы мог рассказать этот бондарь о таинственных свойствах дерева, о хитрых сек­ ретах своего ремесла, о назначении каждой вещи, без которой когда-то не могли обойтись — уж если она на свет появилась! Вы только посмотрите на старика, думал я, ведь у него такой вид, как будто он не с инструментом со своим расстается, но — прощается с жизнью... Нет! Все бегут мимо, никто даже не оглянется, что ты тут бу­ дешь делать — нам это, и действительно, уже ни к чему. Мне очень хотелось сказать старику что-нибудь такое, очень доброе, только я не знал, что, а заговорить просто и без дела казалось кощунством. Рядом со мною остановились двое молодых мужчин, тоже стали с любопытством рассматривать разложенный на земле инструмент. На них были почти, одинаковые джинсы с широкими ремнями на низком поясе и эти рубашки со шнурками у горла, в руках у каждого — пухлый порт­ фель, и я, как в таких случаях бывает, стал поглядывать на них не без некоторой ревности: я, мол, все здесь понял и все оценил — а вам- то что? Один из них негромко сказал: — А, ты знаешь, почему у нашего Викеши так лихо выходит ссуста- вами? У него отец — плотник. Да-да, и он ему в детстве помогал, вместе, говорит, ходили из деревни в деревню... Я понял: хирурги! И только тут увидел, какие у ребят хорошие лица и какие тугие, силь­ ные от работы руки. Мне вдруг что-то такое открылось... Нет, подумал я, ничто на свете бесследно не исчезает, а только переходит из одного в другое, ничто не пропадает, а лишь превращается, и ремесла, мастерства человеческого это, может быть, касается прежде всего-—оно как бессмертное начало, как святой огонь, как дух! Какие-то такие у меня тогда были мысли... И вспоминаю я об этом старом бондаре до сих пор, и размышления свои о нем почему-то связываю с Травушкиным. Он ведь бился, чтобы все кругом у нас делалось и хорошо, и красиво, и, независимо от назна­ чения,— тоже как бы с какою вечною мыслью. Вот часто говорят: прошли мимо человека. То есть просмотрели его. Не поняли. Не попытались расспросить. Не удосужились выслушать. Не так ли было и с Травушкиным? Работали почти рядом, а спроси меня: кто он? Откуда? Говорят, отец Травушкина до революции был то ли известный адво­ кат, а то ли ученый, а в двадцатых годах поехал нашим послом или во Францию, или в Италию, и где-то там, в Париже или в Риме, Травушкин окончил университет, приехал в Россию и здесь, в нашем Сталегорске, когда строили старый комбинат, был чуть ли не главным консультантом. Затем он несколько лет работал на Севере не по специальности, а уже шла война, и он изобрел что-то для саперов, и вместе с ними на фронте опробовал, но попал в плен, был в концлагере, убежал, где-то партиза­ нил— не то в Чехословакии, а не то в Бельгии — после войны опять по­ пал на Север, там схоронил и жену свою, и детей, вернулся з Сталегорск,