Сибирские огни, 1975, №6

Завтра забудем в котловане ту самую связку рукавиц. Не позволим ли мы себе в таком случае послезавтра засыпать землей новый бульдозер? — Зачем же сразу — за пределы разумного? — Выходит, разница в стоимости того и другого? А не противно ли это разуму в своей основе? Будь то даже копеечный гвоздь. Приходилось вам задумываться над его родословной? Когда-то очень давно люди научились плавить руду. И первый металлический гвоздь был по сути дела величайшим изобретением. В каждый крошечный стерженек, кото­ рым одну доску мы пришиваем к другой, вложены и поиск прошлых поколений, и труд нынешнего. А мы неловко ударили по нему, согнули и — в сторону. И лишили его смысла существования, и он лежит и ржа­ веет... Но вот вы поднимаете его из-под ног, смотрите. Решаете, что он еще пригодится. Положили его на обушок, хотите ударить молотком... вот вы подняли руку... Вы себе представляете, Эдик, с какою готов­ ностью он сейчас распрямится? — Это потрясающе,— очень серьезно сказал Эдик.— Очень прошу вас, Алексей Кириллыч,— дальше! Но Травушкин еще чуток посидел в задумчивости, и на лице его плавала тихая улыбка — словно он-то очень хорошо себе представлял, что чувствует этот самый копеечный гвоздь перед тем, как по нему стук­ нут молотком... — А вам не приходило в голову,— спросил потом Травушкин,— по­ чему в русском языке много таких прекрасных слов: с т а р а т ь с я , р а д е т ь , п е чь с я , у с е р д с т в о в а т ь ? Почему в нем есть такие слова, как р е т и в о с т ь , р е в н о с т н о с т ь , р а ч е н ь е ? Последнее происходит от слова р а д о с т ь . Значит делать с радостью, понимаете? Почему? — Я думаю,— сказал Эдик,— что труд не только создал человека, но и постоянно облагораживает его... — Да! — подхватил Травушкиш— Делает его чище! Выше духом! Хорошо поработавший человек вдруг замечает, что в нем есть что-то от бога... — От с о з д а т е л я... — Именно!— обрадовался Травушкин.— Как я рад, что мы с вами так хорошо понимаем... А Эдик вздохнул: — Иногда среди ночи проснешься и лежишь потом до утра, не мо­ жешь заснуть, и вот об этом как раз с тоской размышляешь... — Извините, чтобы не забыть потом,— все еще сиял Травушкин.— Должен вам сказать, что к у р а т о р происходит от латинского к у ­ р а р е — опекать, печься. Куратор — значит по п е чи т е ль . . . продол­ жайте, пожалуйста! — ...и горько думаешь, да: если бы тебе, в самом деле, этими пре­ красными словами: Агафонов! Радей-радей! Усердствуй-усердствуй! . Так нет. Что я слышу вместо них? Единственное: давай-давай, Агафонов! — Понимаю вас,— грустно сказал Травушкин. И словно поклонил­ ся — уткнул в грудь острую свою бородку. — А вам не кажется, Алексей Кириллыч, что этот самый топор мы с вами прямо-таки обязаны забетонировать? — В ка-ком, извините, смысле? — Да вот ведь. Сколько дается на сооружение такого цеха, как наш? Это общепризнано — три года. А сколько дали нам? Год. Извини­ те, а почему? А потому, что кто-то проспал, экономисты не сработали, а потом кинулись — дыра. Три миллиона тонн стали не хватает, концы с концами не сходятся. Что делать? А давайте-ка сибирякам поручим. Да вот — авдеевцам! Известное дело: покряхтят-покряхтят, да и вытя­ нут. Еще и хвастать будут: люди за три года строят, а мы — за год.