Сибирские огни, 1975, №6

спиннинговые приставки, и Травушкин начал возиться с червями. Эдик же справедливо рассудил, что, это не главное, и забросил свои снасти без насадки, а так — с пустыми крючками. После этого он пошел разжигать костер, а Травушкин остался, что­ бы в случае удачи надергать ельчйшек для вечерней ухи — не для жиру, но хотя бы для запаха. Потом они сварили уху, и за это время так подружились, что доста- вать 'из опущенного в реку садка бутылочку коньяка отправились вдвоем и, перед тем, как приступить к священнодействию, решили проверить свои спиннинги, чтобы потом оставить их уже до утра. Проверяли они не по отдельности, а тоже вдвоем, одному приходи­ лось держать фонарик..На закидушках у куратора сидели несколько не­ больших окуньков. Когда вытащили первый спиннинг Эдика, старик Тра­ вушкин со знанием дела констатировал, что наживка на всех крючках тщательно объедена, зато на втором билась приличная, больше полмет­ ра длиною щука... Когда она уже лежала на бережке с переломленным у головы позвонком, куратор полез ей в пасть, достал оттуда помятого, со следами зубов на спинке ельца и, немного подумав, сообщил, что дело было, конечно, так* на червяка сперва поймался этот елец, а потом уж попробовала его проглотить жадная щука.., Для Эдика же все было как будто в порядке вещей и удивленья никакого не вызвало. Он только еще больше вдохновился, и, когда они выпили за общее свое увлечение рыбалкой и слегка закусили горячей ухой, он закурил, с удовольствием затянулся и мечтательно сказал: — Хорошо! Вот сколько мы теряем, пока сидим в дымном городе. Кстати, к рыбалке приохотил меня один врач. Любопытная у меня.с ним вышла история, хотите? Никогда не болел, а тут вдруг прихватило. В общем, вырезали мне аппендикс. Пока лежал, зализывал раны, подру­ жился, естественно, с хирургами — замечательные, скажу вам, ребята. Один мне и говорит: а хочешь посмотреть, как оперируем? Надели на меня белый халат, шапочку, маска на лице — все честь по чести. Стою рядом и вижу, как он рассекает кожу, потом поглубже... Положил около разреза салфетку, а потом вижу — раз! — и прихватил ее своею кривой иглой. Ну, характер у меня, знаете... Не из слабых, одним словом. Но тут стало не по себе. Как, думаю, так? Неужели не заметил? Выбрал момент, когда сестра зачем-то отвернулась, шепчу на ухо: «Пришили салфетку!» Потом-то, конечно, посмеялись... Оказывается, все так и ¡надо. Он ее только на время операции пришил, а мне показалось, по рассеян­ ности, и может ее, чего доброго, там оставить, знаете ведь, всякое бы­ вает, чего только в больнице не услышишь. Я, когда это, с салфеткой, увидал, впервые, признаться, отчетливо представил себе меру ответст­ венности врача. Другое дело, предположим, наш брат... Забыли в кот­ ловане пилу или топор забетонировали... да. Или вот у нас тогда этот нелепый случай со связкою рукавиц. Как бы там ни было, хорошо уже то, что ничьей жизни это, прямо сказать, не угрожает. Засыпал, в самом деле, землей — и все заботы. Лишь бы прочность с запасцем. А все остальное уйдет, так сказать, в глубь веков. Недаром же: скрытая рабо­ та. Закрыли, и все дела,— термин прав. Иногда так подумаешь: мы с вами, предположим, еще будем знать, что один из сотни фундаментов у нас с трещинкой... Но будет ли до этого дело кому-либо через год или через два? Есть тут одна такая составляющая: смотря с каких позиций к этому всему подойти! Травушкин внимательно слушал, а потом перестал есть уху и говорит: — А вам не кажется, мой молодой друг, что самая скрытая работа происходит не вокруг нас, не с материальными, если хотите, вещами, но — в душе человеческой?.. Сегодня мы с вами топор забетонируем.