Сибирские огни, 1975, №6

— А вот так. Долг, призвание или желание возвыситься над то­ варищами? Наташа долго молчала, потом вздохнула: — Просто устали вы, Мария Ивановна, отдохнуть вам надо. — А вот веришь ли, Наташенька, если уж у нас с тобой такой откро­ венный по душам разговор пошел: врач не может понять, чем сейчас болен Толик. То есть и диагноз она написала, что отравление, и лекарст­ ва дала, а сама тут же про какое-то нервное потрясение говорит... А он, веришь ли, снотворные порошки, которые она ему назначила, пьет и пьет1 Точно не только от врача или там от меня убежать хочет, но и сам от себя скрывается, каково это мне-то? — Мама заплакала. Хорошо, что я не позвал Наташу, не сказал, что проснулся!.. — Просто измучились вы, Мария Ивановна, устали, вот и тревожи­ те себя понапрасну... Пройдет у него это отравление или чем он там бо­ лен, и снова все у вас будет в порядке, да-да! А в институте у Проха благополучнее, чем у многих, нет причин вам беспокоиться!.. И никаких нервных потрясений, если не считать смерти Кати... / В кухне стало тихо, а я вдруг поймал себя на том, что неслышным и вороватым движением нащупываю в тумбочке пакетик со снотворным... Поднял голову и увидел на стене фотографию: мы с мамой сидели рядышком на скамейке, она ласково обнимала меня за плечи рукой, улыбалась, а мои ноги не доставали до земли... Когда же это мы фото­ графировались и где?.. Да, это я только что кончил пятый класс, мы с мамой ездили в Пушкин, долго гуляли по парку, ходили во дворец, по­ том сфотографировались. Это уже навсегда кончилось для меня, на­ всегда! А, мама просто умрет, если узнает про Катю.. Да что это я?!. Осталось только пойти и сознаться, да?!. Но ведь прошло уже больше двух недель, и все спокойно, никто ни в чем меня не подозревает! — Толик!.. Родной мой!..— Откуда-то издали долетал до менй го­ лос плачущей мамы,— Очнись, мальчик мой, очнись, деточка!..— И вдруг уже ближе прозвенел ее крик: — Толик, я не могу больше!.. Солнце, наша комната, мама на стуле рядом с моей кроватью... По­ чему у нее такое лицо?.. — Наконец-то!.. Очнулся?!. — Что ты? — еле выговорилось у меня. Мама обеими руками обхватила мою голову, старалась улыбнуться, перестать плакать... — Ты ведь чуть не умер, Толик!..— Вытерла платком лицо, снова всхлипнула, одновременно облегченно улыбаясь, заторопилась: —.Ой, что же это я, ты ведь ничего не помнишь, да?.. — Не помню. — Что тебя мучит, Толик?!. Скажи мне, родной,— ведь я мать! Еще не начав говорить, я уже почувствовал удивительное облегче­ ние; мне даже показалось, что я и раньше подсознательно знал: только скажу все, и мне сразу станет легче!.. Тотчас заторопился, будто боялся передумать, хотел уже только одного: сбросить со своих плеч эту невы­ носимую тяжесть, а там — будь что будет!.. — Это я, мама... Это я убил Катю... — Что?.. Да ведь она упала в котлован с обрыва.— Замолчала, точ-! но осеклась, а я со все увеличивающимся облегчением видел, что мама уже почти верит мне: — А ты сейчас-то... совсем очнулся или еще бре­ дишь?..— Вдруг непроизвольно сжала до боли мои плечи руками, лицо ее сделалось неподвижным, точно затвердело, глаза стали по-стеклян- ному поблескивать.— Как же это... произошло?.. — Она стояла на краю котлована, я толкнул ее, она упала, сломала шею,— торопливо, но отчетливо выговорил я.