Сибирские огни, 1975, №6

ши и Вали, обернувшуюся ко мне Торкачеву. Сел, низко нагнул голову... — Что с вами, Прохов? — спросила Елена Викторовна. Я снова вскочил, уже понимая, что вот сейчас и при всех в этой гро­ мадной и гулкой аудитории расскажу про вчерашнее. Торкачева нетороп­ ливо шла ко мне, внимательно и удивленно смотрела мне в глаза... Я хо­ тел попятиться, убежать, но в спину мне упирался следующий стол, по бокам сидели Наташа и Валя. Что-то случилось со мной, потому что Тор­ качева уже была не профессором математики, читающей нам лекции, а неумолимым обвинителем, которому известно'все, который сейчас вот, сию минуту вынесет мне приговор! Торкачева подошла к нашему столу, взяла мою тетрадь... Я стоял, опустив голову, чувствуя только, как стыдно и неудержимо дрожат руки. — Смотрите-ка, молодые люди,— вдруг обрадованно и громко про­ изнесла Торкачева,— Прохов самостоятельно сделал вывод, сам графиче­ ски продифференцировал интегральную кривую! И ведь правильно! Са- » дитесь, Прохов! Я сел. Аудитория зашумела, я слышал восхищенные голоса. Низко к столу опустил голову, больше всего боясь, что не удержусь и горько, откровенно разрыдаюсь, сразу и окончательно выдам себя. Так и сидел до звонка на пятиминутный перерыв между двумя часа­ ми Торкачевой. Понимал смутно, что раньше этот случай и обрадовал бы меня, и даже дал бы повод погордиться внутренне, а теперь мне это было совсем безразлично. А когда прозвенел звонок на перерыв, я испуганно вскинул голову, ожидая, что сейчас войдет Балашов. И вдруг сообразил, что подозрение в убийстве Кати может пасть на Балашова: он вернулся, увидел, что Катя мертва, вызвал скорую помощь, милицию... И сейчас Сергей в милиции, потому и не пришел в институт. Я понимал, что это отвело бы подозрение от меня, но облегчения, странное дело, не по­ чувствовал. Вышел в коридор. Сергея не было. Закурил. И вдруг ни с чем не сравнимая радость горячей волной обдала меня: Катя могла и сама упасть с обрыва! Просто оступилась. Или сальто неудачно сделала. Нет никаких оснований подозревать меня: никто, кроме мамы, даже не знает, что я был в воскресенье у отца. Сам отец и Серафима Георгиевна даже не заметили, что я выходил из дому, это я понял по их лицам, когда Ша- пов привел меня обратно. Так что, если надо будет, даже подтвердят, что я все время находился у них дома. А Шапов будет молчать. Будет, маме же и в голову не придет, что я... Так что нет решительно никаких оснований для страха. А что касается Сергея, то ребята когда угодно подтвердят, что он просто не мог убить Катю, не мог! Все знают, как они любили друг друга. Случайных смертей сколько угодно. Ребята смеялись, счастливые!!. Я сунул руку в карман и потрогал Катин камешек на шнурке. Какой же он маленький! И шнурок тонень­ кий... Почему Кате нравилось носить его? Чуть не достал камешек, спохватился, зажал его в кулаке. Как же я так? Ведь в любой момент мог вынуть его из кармана или просто выро­ нить!.. Нет, в урну бросать нельзя, могут найти, сразу поймут, что кто-то из институтских убил Катю!.. А если выбросить в окно? Тоже нельзя. Да, спущу в унитаз. Вошел в уборную, закрыл дверь кабинки, торопливо до­ стал Катин камешек, положил его на ладонь, поднял к свету, падавшему из окна. Впервые я разглядывал камешек так внимательно, хотя много раз до этого видел его. Ничего особенного в нем не было:_ маленький и гладкий, серо-голубой, с неровной дырочкой. А шнурок простенький, да­ же не шелковый, кажется. Почему же Кате нравилось его носить?.. Хотел бросить его в унитаз и почему-то не мог это сделать. Я никог­ да уже больше не увижу Катю? Не увижу... И это главное из всего, что случилось! Не увижу, как она улыбается, идет по улице, поправляет свои