Сибирские огни, 1975, №5
«Плохие дела,—подумал я.—Военное время —строгости что на фронте, что в тылу...» «Сахар-то, видно, придется отдать в пчелиную пользу,—еще поду мал я.—Конечно, два моих с половиной килограмма для колхозного пчельника будто слону дробина, но все одно польза, может, хоть один улей уцелеет». Трогать мой сахарный запас было жаль, я вез его матери в гостин цы. Долго я его скапливал кусочек по кусочку в госпитале —месяца че тыре. Сам не съедал, на табак выменивал, поскольку сам не курил. Мать писала: тоскует по чаю с сахаром, его совсем не стало в дому, а мо его запасу, если с бережливостью, на полгода бы ей, поди, хватило. Не знаю, что бы я сделал со своим сахаром, если бы узнал о надви гающейся погибели пчел года два назад. Может, и умолчал бы про свой сахаришко. А сейчас я не мог умолчать. Делись с товарищем самой ма лой крохой, делись, если у тебя осталась единственная щепотка таба ку!—вот чему научила меня служба. Делись —и не будешь одинок, де лись—и с тобой поделятся последним. Тут я развязал свой мешок, достал старую госпитальную наволочку, добытую у старика-кастеляна, ефрейтора чином, развязал ее и высыпал на стол весь сахарный запас. — Для пчел,—сказал я.—Конечно, маленьковато будет, но больше у меня ничего нету. Мавра привскочила из-за стола, замахала на меня руками. Мне, по ее словам, без сахару возвращаться домой нельзя. Должен был я привез ти обязательно гостинцы матери и тем ее порадовать. Она сгребла обе ими руками большую пригоршню сахару и попыталась его снова ссы пать в наволочку. Но я не дал. Тогда тетя Мавра заплакала, приговари вая: до чего дожили, до чего дожили! У солдатика гостинцы отняли. Никто ее не успокаивал, и она, по- хлюпав носом, затихла, задумавшись, за столом, держа на коленях боль шие жилистые руки. Вечеровали мы возле дедушки Кирьяна, рассевшись на табуретках. Тетя Мавра напоила его каким-то пахучим раствором, и ему сделалось легче. Подложили за спину еще одну подушку, он полусидел на кровати, поглядывая на нас веселыми глазами. Тетя Мавра, очень довольная та ким поворотом дела, сидела тут же и орудовала спицами. Мы же трое: я, Павел с Савлом —слушали рассказ дедушки Кирьяна о давнем вре мени, когда он стал заниматься бортничеством. В здешних местах толь ко земляные пчелы водились, но у них меду мало. В поисках диких пче линых ульев проник он в горно-таежные места. Там, в дебрях Нагорного Шалтыря, он отыскал дупла, в них собирались пчелы, собирая нектар с целебных горных трав. Помногу вычерпывал он меда из этих дупел. А потом несколько роев он домой, в Усть-Колбу, принес из тайги, и пче лы здесь прижились и стали заготавливать мед на новом месте... В те годы бортничество опасным было. По тайге туда-сюда шныря ли золотничники —мыли золотишко лотками, в бутарах. Намыв драго ценные крупинки металла, ссыпав их в кожаный кисет, выбирались из тайги, озираючись. На каждом шагу горбачей-золотничков подстерегала опасность: лихие люди —разбойники и бандиты сидели, притаившись, в кустах, поджидая горбача с золотом. Пойдет—схватят горбача, отнимут золото, а самого убьют и под мох зароют. Был случай, раз дедушку Кирьяна за горбача приняли, чуть не убили, пришлось ему на татей пче линый рой напустить и тем самым спасти свою жизнь. В последний раз дедушка Кирьян в Нагорный Шалтырь наведывал ся перед войной вместе с внучкой Маврушкой, два роя они тогда принес ли и поселили на колхозной пасеке... Старик замолчал, собираясь с мыслями. Я подумал: «Зря тетя Мав
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2