Сибирские огни, 1975, №5

Правда, у Малой Колбы есть еще другое название —Мимоходная: мало кто останавливается в этой деревеньке на отдых. Идущие или еду­ щие из Тисуля скорей торопятся до наступления ночи добраться до станции; а возвращающиеся со станции минуют Малую Колбу для того, чтобы заночевать в Усть-Колбе, большом притрактовом селе, где содер­ жится заезжий двор. Я тоже мог бы не останавливаться в Малой Колбе, потому что она мимоходная, но что-то я почувствовал себя совсем голод­ ным: гостинцы-подорожники, выданные мне теткой Любовью, вдруг на­ помнили о себе. И потому я, войдя в Мимоходную, свернул с дороги к одной одинокой избенке, из трубы которой жидко сочился вверх раз­ рываемый тотчас же в клочья сизый дымок. — Можно отдохнуть у вас и подкрепиться? —спросил я у худой и костлявой, еще не старой хозяйки. — Милости просим,—сказала она,— грейся, солдат, только на уго­ щенье не рассчитывай, нечем. — У меня есть свое,—сказал я и достал из вещмешка застывший на морозе хлеб. Женщина зачерпнула из чугуна, стоящего на железной печи, в большую кружку кипятка и поставила передо мной на щерба­ тый стол. Я с трудом разломил хлеб и опустил ломоть в кипяток, иначе зубы сломаешь о заледенелую твердь. — Что, на побывку? — спросила хозяйка. Я ответил, и хозяйка сразу заговорила о своих двух сыновьях, они служат в тылу в каком-то охранном войске и редко ей пишут. — Ишь, на побывку,—говорила завистливым голосом хозяйка,— знать, фартовый. Да разве таких мало? Вон к Мане Косоручке мужик- солдат приходил, выпросил в колхозе конишку, навозил на целую зиму сена для коровы. Чего теперь не жить Косоручке! А к Катерине Горби- коненко, хохлушке, вначале один сын наведался, потом другой, оба командеры, лычки на погонах. Один сена навозил, другой —дрова. Всю зиму горевать не о чем Катерине, лежи на печи да поплевывай в пото­ лок. Всем везет, только не мне, горемычной. Как ушли сыновья в соро­ ковом, так с тех пор и служат, а до дома, до матери им дела нету. Вот и приходится мучиться: и трудодни в колхозе зарабливать, и дрова на салазках возить самой издалека. — Что, не всем дают в колхозе лошадей? — По выбору,—с обидой в голосе сказала хозяйка.—Кто умеет жить, тому и дают. Али у кого еще горло широкое. — Да,— посочувствовал я.— Без лошади худо. — Худо, худо,— кивала головой хозяйка.—Хоть помирай. Да и померла бы, поди, да сынов охота дождаться, посмотреть, какие стали. Я слушал, ел, запивал кипятком. Хозяйка говорила про свои обиды. Главная ее обида на людей за то, что нет на свете правды. Взять судьбу ее, Лукерьи Тепликовой. Детей растила без мужа, без помощи. Пока росли парни, никто не видел, а как выросли, так тотчас к ним руки про­ тянулись: отдай сыновей, они нам нужны! Почто так устроено? А ежели бы была на свете правда, то все бы по-другому обстояло: и вдове по­ мощь, и сиротам внимание... Я не спорил с хозяйкой, хотя полностью с ней не мог согласиться. Насчет правды у меня было свое мнение. Она была, правда. А если бы ее не было, то, наверное, мы с матерью как пошли бы скитаться после того, как у нас с ней дом разломали, так и скитались бы, не приткнулись бы ни к какому берегу. Но поскольку правда все-таки есть, то получи­ лось с нами вот что: не имели крыши над головой —приютили, были голодными —люди накормили, дали деньжонок и указали, как доехать до Троицких Вершин, где есть хорошие заработки. Есть правда: мать поступила в шахту и стала сортировать руду, а я пошел в школу и кон­ чил семь классов. Я бы мог кончить и больше, но война помешала. Му