Сибирские огни, 1975, №5

В Усть-Колбе все чудное: дома с вырезками и узорными украше­ ниями на карнизах и наличниках. На крышах петухи хвостатые. Не дома —терема. Встретить из терема за ворота вышел старик, высокий и худой. Я, как увидел старика, так и позабыл про золотой набалдаш­ ник Малыги и глаз не могу оторвать от лица старика. Борода у него... Такой бороды я не видывал: длиннющая, серебряная; у других стариков борода едва грудь прикрывает, а у дедушки Кирьяна она, поди, до ко­ ленок, может, длиннее. Дедушка Кирьян стоит посреди двора, наблюдает, как Малыга Пегашку распрягает, разговаривает с Малыгой, а я столбиком стою перед Кирьяном, и любо мне посмотреть на его серебряную бороду. Заметил меня перед собой дедушка Кирьян и спросил: — Ты чево? — Борода у тебя длинная,— сказал я.—Ты, может, колдун? — Колдун,— сказал дедушка Кирьян. — И тебя люди боятся? — Боятся,—засмеялся дедушка Кирьян. — А я не боюсь,— сказал я.— Нисколечко не боюсь. Колду­ ны не такие. Дедушка Кирьян привлекает меня к себе и, полуобняв, говорит: — Ах ты, смышленыш глазастый! Что-то ты мне глянешься. Видно, из тебя хороший человек получится, по глазам вижу. Пойдем-ка со мной, я тебя свежим медком угощу. ...Уже в темноте, когда Малыга управился с Пегашкой — напоил его и, спутав ему ноги волосяными путами, отпустил пастись на луг к речке Колбе,— пили чай и вечеровали. Чай из горячего самовара разли­ вала мать. А старухи-хозяйки у дедушки Кирьяна не было, он жил один. Дедушка Кирьян расспросил у матери про ее житье-бытье, посочувст­ вовал одиночеству и меня приласкал. К случаю, вспомнил про внучку Мавру, несчастную. Уезжала на далекий Север к мужу, там он работа­ ет, что-то не ужилась, возвращается с двумя пострелятами — Павлом и Савлом. Со дня на день ждет правнуков дедушка Кирьян и радуется: кончится его одинокая жизнь, будет у него хозяйка в дому, внучка Мавра, и ученики по пчелам —Павел1с Савлом. Я слушал дедушку Кирьяна и завидовал тем незнакомым мне пар­ нишкам. Мне бы поселиться под боком у дедушки Кирьяна, ел бы я све­ жий мед, помогал бы старику и учился бы пчельному делу. Допоздна проговорили за чаем. Я узнал: дедушке Кирьяну сто лет. А собирается он прожить до ста девяти, как отец его; стало быть, по­ мрет он через девять лет, в 1944 году. В ответ на речи старика мать сказала: — Неизвестно, кто когда помрет, кому что на роду написано. Спать нас дедушка Кирьян устроил с матерью на полу, на войлоке; сам забрался на печку, а Малыга устроился на узкой лавке. Из окна сверху на Малыгу лился лунный свет. Блестел золотой набалдашник. По-кошачьи горели Малыгины глаза: он лежал, повернувшись к окну спиной, и, казалось, смотрел на нас с матерью. «Ишь, смотрит»,—поду­ мал я перед тем, как заснуть. ...А проснулся от шума, гвалта, криков. Спросонья я никак не мог понять, что же случилось. Занималось раннее утро. Сидя на войлоке, завывала рядом со мной мать. Малыга, почему-то очутившийся посреди избы, на полу, силился подняться и никак не мог: деревянная нога его была отвязана и валялась в стороне. С печи слезал дедушка Кирьян. — Что получилось? — спросил дедушка Кирьян.—- Аль, Малыга, с бесом не можешь пособиться? Молчал Малыга, одеваясь. Стучала об пол деревяшка.