Сибирские огни, 1975, №5

значит, танки строят, пушки куют,— почто же наших так много убивают, а? — Враг, понимаешь, сильный,—сказал я.— Готовился долго. — А мы что, не готовились? — И мы готовились. — А почто сперва отступали? — Так это сперва было. А сейчас-то... — Сейчас-то я понимаю,—сказал Ванюха.—Только все равно обидно: похоронок много. И еще: зачем Лобановы собаку котле­ тами кормят? -— Не знаю,—ответил я.—Есть мясо, вот и кормят. — А почто у «их есть, а у нас нету? —не унимался Ванюха. —Мы с мамкой на картошках сидим, пайка маленькая... С одной стороны послышался негромкий смех, хихикад, кажется, Семен или Артем —кто-то из них; Ганыиа перестал сопеть и проговорил сонным веселым голосом: — Я вот вас запродам, будете знать. Ишь, котлет захотели! Това­ рищ Лобанов —директор, а ты возчик. Ты зачастую с овсом и мукой возишься, украсть можешь и пропитаться. А товарищу Лобанову украсть негде. Такой ход мыслей —Лобанову негде украсть — ребятам смешным показался, и они принялись хохотать. — Давайте спать, ребята,—строгим голосом сказал я.—Утро ско­ ро, а мы еще не спали. Возчики завозились, устраиваясь удобнее, и вскоре затихли. Сон, на­ конец, сморил их всех. И меня тоже. 3 То ли во сне, то ли наяву, лежа на нарах, видел я себя маленьким, парнишкой лет восьми-девяти. Обычный я, как многие деревенские. Одет во что попало, как все: шубейка пегая, рваная, сапожишки растоп­ танные из сыромятины, а шапка «требушная»: кто ни увидит меня в шапке то ли из мочала, то ли из обрывков мехов, приговаривает или поет: «Нарядили бабку в требушную шапку...» —эта песня мне кажется оскорбительной и сердит меня. Я иду —слякотно, мокро, холодно —осень глубокая. Птицы: сквор­ цы и галки, плишки-трясогузки и орланы, дрозды и малиновки, коросте­ ли и утки — все улетели к теплому морю, на далекий юг. Никого не оста­ лось, кроме белобокой сороки, она перелетает с кола на кол и стрекочет, стрекочет. В полях пустынно и тоскливо. Мгла и туман. Я иду по слякоти —меня ведет за руку мать, я мал, я неотделим от матери. Она ведет меня по земле. Мы идем по тропинке лугом, входим в проулок, по сторонам часто­ колы и жердяные изгороди. Ветер завывает в частоколе, будто собаки перед погибелью хозяина или кого-нибудь из домашних. Ноги едва слу­ шаются, я чуть не падаю, я устал, но иду. Скоро ночь, нам с матерью нужен ночлег. — Зайдем к Матюхе,— говорит мать —Может, пустит. Вот Матюхин дом, неказистый, похожий на амбар, как у многих в деревне. В окошке свет, видно, как ходят по избе люди, как там уютно и тепло. Мать стучится в наличник. В окошке лицо. — Кого надоть? — спрашивает Матюха. — Это я, Марья Парфениха,— говорит мать —Пусти, Матюха, переночевать.