Сибирские огни, 1975, №5

фенихе, только жить-то с ней, как война кончится, вряд ли станет. Мо­ лодой шибко. — Вы опять не угадали,—сказал я и почувствовал, как пересохло у меня горло.— Никакого паренька у мамы нету, она бы мне написала. — Кто про себя такое напишет! —улыбнулась диспетчерша и вгля­ делась в меня. Наверно, она поняла что-то по моему лицу и раскаялась в чем-то, может, в сказанном раскаялась. И зачем ей, наверно, думала она, было огорчать раньше времени солдата, пусть бы он узнал от дру­ гих! И диспетчерша вдруг притворно-болезненно сморщилась, как от зубной боли, стала пальцами тереть виски и мычать. Оказывается, она ошиблась. Нет, и не Марья Парфениха вовсе взяла в мужья расконвои­ рованного, а другая Марья —Винокуриха, кажется. Ее осуждают, да и то не очень... Я видел: притворяется диспетчерша, не хочет огорчать меня — и все равно заставлял себя верить ей: конечно, Винокуриха, а не мать вы­ шла замуж, будь иначе, мать обязательно бы мне написала, ведь как не посоветоваться со мной, взрослым сыном. И все же обмануть себя я никак не мог: мать давно намекала мне, а я не догадывался. Писала, как трудно коротать ей в одиночестве долгие ночи, как тяжело возить из тайги на санках дрова и сено. «Ладно, об этом потом, потом,— мысленно сказал я себе,— в конце концов я ее сын, а она мне мать. И ничего не изменилось. А если уж на то пошло, то не зря говорят: сын матери не судья». Я спросил: — Так как же мне уехать? — Ждать надо, может, что-нибудь подвернется. — Нельзя мне ждать,—сказал я.—У меня отпуск- — Ты где остановился-то? У тетки Любови? Что, нет у нее попут­ ных? Тогда ты к тетке Дарье сходи, может, у нее кто из Троицких Вер­ шин ночует. А ежли нет у тетки Дарьи, сходи к Дурманихе, она тоже заезжий держит. От Дурманихи, в случае чего, зайди к деду Онуфрию, на самом конце улицы. Только вряд ли что найдется. Утром целый обоз ушел, теперь долго никто в ту сторону не поедет,—совсем невесело за­ кончила красивая диспетчерша. И вдруг она засмеялась. Я удивленно уставился на нее, а она сказала: — Смех и грех с ними, я про хозяек постоялых толкую. Взять ту же Дарью. Как стал к ней на постой обоз с аммонитом да динамитом, так она из дома шасть к нам с мужиком, он у меня по ранению недавно пришел. Прибегает, глаза навыпучку, говорит: приютите на ночь, а то взорвется динамит, меня, как пушинку, подымет в воздух. Невдомек бабе, что ежли весь обоз взорвется, то не только что ближние дома,— дальние, и вокзал, и элеватор, все мы взлетим к небу. Пустили мы с му­ жем Дарью, она всю ночь протряслась. Речь диспетчерши в самом деле была смешной. Я улыбнулся, от­ влекшись от своей беды, и вышел- «Ишь, счастливая,— подумал я,— дождалась мужика с фронта — и цветет, улыбается будто на празднике». 2 И у тетки Дарьи я побывал, и у Дурманихи, и у старого мужика Онуфрия — и все без толку: попутных подвод не было, а это означало: дела мои складываются невесело — придется, видно, отправляться пеш­ ком. «Что ж, и пойду,—думал я.— Не впервой...» В полутемном предызбье, заваленном хомутами и дохами, меня встретила тетка Любовь. Взяв меня за рукав, будто я собираюсь вы­ рваться и убежать, она заговорила о том, где это я запропадал. Самовар