Сибирские огни, 1975, №5

Он говорил: — Все вижу Украину Во сне. И горько плачу по ночам... Потом еще сказал: — Судьба-злодейка Да милует тебя, и час придет. Когда услышишь ты, как соловейка Над кручами днепровскими поет... Потом читал он думы и баллады. Потом, зажав ладонями виски, Он пел, и было столько в этом лада, И было столько грусти и тоски. Что женщина нестарая, хозяйка Той хаты в поле, посреди дорог. Всплакнула без стесненья и утайки. Лишь только в сени вышла, за порог. А за порогом шла дорога в поле. Где все перелопатила война. На пустошь ту без радости и боли Взирала сверху круглая луна. И, соблюдая светомаскировку. Тянулись тягачи вдоль колеи... Шла наша часть на переформировку. Под Прохоровкой кончились бои. ПРИ ШТУРМЕ КЕНИГСБЕРГА Была земля от бомб рябою. Был воздух рваный и рябой. И Кенигсберг средь поля боя Кромешный ад являл собой. Он был, как хаос изначальный. Как дико вырубленный бор. И лишь старинный кафедральный, Кренясь, стоял еще собор. Но в том огне, как в преисподней. Где все сметал гремевший вал, И этот древний дом господний Последний срок свой доживал. Расселись стены старой кладки. И нам виднелись сквозь пролом В седой стене, как в щель палатки, «Пе-2», летевшие углом. Трубили ангелы. И балка, С хоров сметенная огнем. Пробила пол и, словно палка Среди двора, торчала в нем.