Сибирские огни, 1975, №5

РСФСР, в спектакль, который в течение ряда лет не сходит с афиши не только Ом­ ского, но и многих других театров. В при­ нтах такого серьезного успеха стоит азобраться. О чем пьеса и спектакль омичей? О стой­ кости женщин тыла, выстоявших в лихую /одину испытаний? Да. Но об этом есть и другие прекрасные произведения, кино­ картины, например. Одна частушка чего стоит: «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик». Но, может быть, как-то по-особо­ му остро говорится в спектакле о горечи потерь, и все дело в том, что воскрешается здесь память о тех, кто не вернулся, кто жив в сердцах живущих? Но и в такой по­ становке проблемы еще не было бы чего-то совершенно нового, необычного. Напрасно искать ответ и в утверждении, что сила пьесы в «глубине размышлений и горечи памяти народной», как утверждал рецен­ зент «Советской культуры» В. Карасев (23 августа 1974 г.). Нет, «Солдатская вдова» в Омском театре менее всего представляет собой неспешные раздумья, менее всего призвана воскрешать чувства горечи. Спектакль этот —о радости! Да, о радо­ сти побед над поднявшимися вдруг мут­ ными силами индивидуалистического во имя торжества общего, коллективного на­ чала. О радости победы человека над соб­ ственной слабостью, о радости обретения любви, о счастье быть добрым. Пожалуй, ближе всего к разгадке темы спектакля, как и всего направления Омского театра, подошла критик Н. Балашова: «Тема люб­ ви активной, действенной, открытой людям, направленной на украшение жизни, прохо­ дит в том или ином своем преломлении че­ рез все спектакли Омского театра» («Лите­ ратурная Россия», 30 августа 1974 г.). В спектакле, бесспорно, присутствует «торжество эмоционального начала над хо­ лодным бездушным расчетом». В этом театр видит залог победы гуманистических идеа­ лов, залог светлого грядущего. Это ведущее начало «Солдатской вдовы». Но обратимся непосредственно к пьесе и спектаклю. Перед нами на небольшом панно три го­ лые березки, скворечник и кусок поля, бу­ рого, незасеянного (художник М. Щеглов). С первыми тактами музыки, словно лист на ветру, панно вздымается ввысь, открывая громоздкие, неуклюжие, сложенные из столетних кондовых бревен, срубы. Мос­ точки, перила, переходы — все добротное, вековечное. И вдруг пронзительная мелодия-вскрик поражает наш слух. Недоброе предвещает она. Пускай дальше прозвенит частушка, милуется со своим муженьком Алешкой черноглазая певунья Полинка, пускай лихой дробушечкой пройдутся девчата, нота тоски не исчезнет. Она вновь и вновь прозвучит- простонет: «Горе-горькое по свету шляло- ся...» Улыбка, радость, достаток—все взор­ вется одним страшным словом «Война!». Пойдут одна за другой наплывать беды. Похоронки, запила с горя Полинка... Столк­ нувшись с людской черствостью, чуть было не умерла Марийка: вынужденная взамен прогульщицы отправиться за сеном в поле, она в пути, на морозе родила. Сын погиб, и сама Марийка только чудом осталась жи­ ва. Поднимаются мутные силы стяжатель­ ства, накопительства — бесстыжая Клавдия стала гнать самогон и .наживается на чу­ жом горе, на чужой слабости. Все мрачнеет в селе Зеленый Привал. До самого горизон­ та убегают избы, и все они кажутся посе­ ревшими, покосившимися. Пошатываясь, бредет пьяненькая Полинка, а навстречу ей кружится опустелая громада срубов, кру­ жится все село. Пронзительной, истошной нотой тоски и отчаяния заканчивается пер­ вое действие. Кажется, пружина сжата до отказа. При­ хлынули беды, нет конца горю-злосчастью. Но есть вера в победу, есть вера в будущее. Она не угасает ни у Марийки, берущей на себя непомерную тяжесть дел, ни у Плетне­ ва, однорукого после финской войны пред­ седателя колхоза. Жива вера у людей это­ го далекого сибирского села, одного из мно­ гих кормильцев фронта. Кульминационной точкой «сжатия дейст­ вия» у омичей прозвучала сцена с «расхи­ тительницей». Поймали ее с поличным — набила ка-рманы зерном. И вот предстала пе­ ред судом односельчан рано состарившаяся женщина, мать, которой нечем накормить детей. Гневно кричат ей бабы: «Воровка!» А она не имеет сил противиться. Стоит с опущенной головой, и плетьми висят вдоль туловища ее узловатые руки. Им сейчас, этим рукам, страшно неловко, привыкли они к работе, а сейчас — висят нелепо. Дело подсудное, в войну с расхитителями посту­ пали строго, чтоб другим неповадно было. Но председатель колхоза вдруг обнаружил у провинившейся неотправленное письмо к мужу на фронт. Вроде бы и не к месту, не по делу оно, но прочел. «Все у нас хоро­ шо, — писала женщина, — детишки сыты- обуты, колхоз о нас заботится, ты об нас не убивайся, бей проклятых извергов...». При­ тихла толпа, зашмыгали носами бабы, не­ ловко переминаются, стараются не глядеть на «воровку». Великая человеческая добро­ та берет верх. Простили они ее. А простив— отстояли и перед следователем, и перед ми­ лиционером. Сцена, начатая драматически, неожиданно завершается чуть ли не в коме­ дийном ключе. Вот с этой-то сцены и произошел пере­ лом в течении спектакля. Отныне все чаще будут раздаваться шутка, смех. Будут сме­ яться по любому поводу и вовсе без пово­ да. Сидят в правлении колхоза председа­ тель, парторг и еще кто-то. Звонок по теле­ фону. О чем там идет у председателя кол­ хоза разговор с секретарем райкома, мы так и не узнаем. Но хохочет-заливается Плет­ нев — Н. Чонишвили, глядя на него хохо­ чут все присутствующие на сцене, а следом и мы, зрители. Просто дела пошли на лад, вот и веселее стало людям. Растет, ширится человеческое братство. Нет, война не озлобила людей, не разъеди­ нила. Коллективизм — порождение Велико­ го Октября, берет верх над мутной волной своекорыстия. Сильную сцену драматург предложил, а театр сыграл в доме у само-