Сибирские огни, 1975, №5

Тут вскоре зошел в зрительный зал худо­ жественный руководитель театра, постанов­ щик оперы народный артист СССР С. А. Самосуд, пригласил Шолохова и композито­ ра Ивана Дзержинского к барьеру оркест­ ровой ямы. Как сейчас помню ту неуем­ ную бурю, которая охватила публику: все стоя приветствовали писателя, а вместе с ним и композитора. Шолохов стоял и сму­ щенно кивал головой. Не менее его был смущен и Дзержинский. Самосуд долго не в силах был успокоить тот единодушный порыв, который охватил зрителей. ...Открывается занавес перед последним актом. На сцене —хор театра. Все артисты в казачьей форме. Вот-вот грянут величе­ ственные слова казачьей песни: — От моря и до моря... Но хор безмолвствует. Перед ним на сцене смущенно стоят Шолохов, Дзержинский и Самосуд. Казалось, что рукоплесканиям и приветственным возгласам не будет конца... Вот при каких обстоятельствах произош­ ло мое первое знакомство с Михаилом Александровичем. Остановился он тогда в гостинице «Националь». В тот вечер он сво­ ей рукой записал мне на полях театраль­ ной программы свой гостиничный телефон и номер комнаъы (у меня, как на грех, в кар­ мане не оказалось записной книжки). Примерно через месяц после этой памят­ ной встречи я получил в Улан-Удэ первое письмо от Шолохова. Писал он уже из сво­ ей родной станицы. Письмо немногословное, но доброжелательное и по-своему обстоя­ тельное. Прочитав его, я почувствовал, буд­ то незаметно подсел ко мне большой друг, заранее знающий, чем живет моя душа, прочитал мои самые сокровенные думы и неторопливо, осторожно дает советы, наце­ ливающие, вдохновляющие. — Замесите погуще, дерзайте, и наверня­ ка выйдет толк. Время мчалось галопом, а наказ моего на­ ставника и мой собственный писательский замысел1 воплощались ужасно медленно. Иные заботы отвлекали. Но я все время слышал ободряющий голос своего учителя, прозвучавший в его первом письме. После войны я уехал в дальний улус и стал работать в сельской школе "(свою тру­ довую деятельность я начинал в школе взрослых). Наставник продолжал следить за мной. Однажды весной я отправил увесистую ру­ копись к нему в станицу и с трепетом ждал его ответа. Стояла забайкальская зима с буранами, лютыми морозами. И вот пришла радостная весть, —- и словно вьюга утихла, яркий ве­ сенний день засиял за окном, а на душе на­ ступил светлый праздник. Как же не быть празднику: я ведь писал ему, что если моя работа плоха, если я не выполнил его со­ ветов, то он может рукопись не возвра­ щать, сжечь ее, ибо для меня нет судьи вы­ ше, строже и справедливее, чем он. А пос- лал-то я в Вёшенскую в буквальном смысле 1 Речь идет о моем историческом романе «На четырех ветрах». рукопись, не имея даже ее черновика. М. А. Шолохов вернул мне рукопись со своими замечаниями и советами, которые рассеяли мои сомнения в своих силах, воодушевили на дальнейшую работу. ...Пока я шел по заветному двору, все это в один краткий миг промелькнуло в го­ лове, волнуя и будя во мне неповторимое воспоминание. Но я сразу же пришел в се­ бя, когда у крыльца шолоховского дома встретился с Валентином Ивановичем Ходу­ новым, гостем из станицы Букановской, другом юности писателя. Михаилу Алек­ сандровичу все дорого и свято, что связано с этой станицей. Вернувшись из Москвы в 1924 году в Букановскую, Шолохов начал свой «Тихий Дон». Здесь родилась скром­ ная сельская учительница Мария Петровна, урожденная Громославская, ставшая подру­ гой жизни писателя, его бессменный секре­ тарь и машинистка, и первая читательница его эпопей о народной жизни в суровую годину первой мировой войны, революции и становления колхозного строя. Ходунов скороговоркой бросил на ходу: «Александрыч давно вас ждет». В прихожей еще совсем темно, ничего не видно, но в утренней тишине отчетливо слышны легкие, энергичные шаги человека, идущего навстречу мне. Несомненно, это он. Узнаю его и по приятному, одному толь­ ко ему присущему, особенно задушевному голосу. Кабинет писателя погружен в слабое го­ лубоватое сиянье предутреннего рассвета. В этот час, когда занимается заря, в доме электрические лампы не зажигаются. И в этой привычке встречаться с утренней за­ рей без ламп и сзечей есть что-то волную­ щее и трогательное. В эго раннее утро, в домашней обстанов­ ке, в ожидании восхода солнца непринуж­ денно льется беседа, полнее раскрывается сердце. Я все время пытаюсь рассмотреть дорогие черты лица, но вижу плохо, хотя чувствую на себе взгляд его острых, прони­ цательных глаз. От них, кажется, ничего не скроешь, не утаишь, они никому не дадут ни солгать, ни слукавить. Наконец, утро вступило в сзои права. Сверкнул нежный луч солнца, оттенив те­ перь уже серебристую прядь на его голове. Глаза его стали и строже, и добрее, задум­ чивее и мудрее, чем четверть века назад. Я приехал в Вёшенскую 23 октября 1962 года, когда судьба человечества подверга­ лась серьезному испытанию. Михаил Алек­ сандрович, проведший своего героя Григо­ рия Мелехова по тернистым дорогам пер- вощмировой войны и дописывающий первую книгу о солдатах минувшей Отечественной войны («Они сражались за Родину»), все эти беспокойные дни пристально следил.1за кри­ зисом в Карибском море. Неистребимая вера Шолохова в светлые идеи коммунизма, его верное служение де­ лу мира и прогресса придают ему силу, ок­ рыляют его как государственного и обще­ ственного деятеля. Именно в эти напря­ женные дни он часто разъезжал по колхо­ зам и совхозам, изучал состояние общест­ венного хозяйства, интересовался ходом