Сибирские огни, 1975, №5

дела, стоят, глядят на корову, на капитана. У солдат воспаленные лица, на их гимнас­ терках — соль. Афанасьев оборачивается к ним. — Попьем молочка, славяне? — Почему бы и нет... Он подает им каску. Они пьют из нее по очереди. Пыот по-ребячьи жадно, задер­ живая дыхание. Пьют, поднимая все выше край каски, задетый осколком. — Большое спасибо. — Не за что. Снова кривые струн раскачивают зеленый, выщербленный подойник. Молока — хоть залейся. Смакуя, покряхтывая от удовольствия, теперь уже пьет Афанасьев н предлагает мне. — Не хочу. — Дурак. Он говорит мне это, и я не могу рассердиться. Хотелось бы, а не могу. Конечно, обидно немножко. Я досадую. На кого же? На него? Да нет, на себя. А он глядит на меня, и смеется, и подзуживает: — Пей, пей... Чему-то я в нем завидую и что-то в себе осуждаю. А он уже лежит на траве, бес­ печный и независимый. Его затылок удобно покоится на ладонях. Ощетинившийся подбородок, худые колени и локти задраны вверх. Непонятно, дремлет он или разду­ мывает. Какая новая мысль вызревает в этой бедовой, взлохмаченной голове? Какую новую штуку выкинет он, когда встанет? Вчера он без видимой надобности пошел с батальоном выбивать фашистов, удер­ живавших предмостное укрепление, а потом, когда все окапывались, лихорадочно за­ писывал впечатления. Был момент, когда я потерял его, а нашел под мостом в кероси­ новом тошнотворном чаду самоходок, догоравших на берегу. Он висел над водой, на брусьях, соединяющих сваи, и наблюдал, как саперы вывинчивают детонаторы из тя­ желых немецких фугасов. Зачем ему это понадобилось? Оказывается, для зарисовки или, как говорит Кузнецов, наш редактор, для байки в сто малоформатных газетных строк... Не эту ли байку обдумывает он теперь, блаженно щурясь на солнце, мой не очень строгий начальник, мой напарник, земляк п друг? Я лежу в трех шагах от него, и у ме­ ня перед носом — щербатая каска. В ней, оседая, шипит молочная пена. Я лежу, то приоткрывая, то закрывая глаза, и кажусь себе беспризорным, одичалым котенком, которого ни с того ни с сего пожалели. И все-таки мне хорошо! От каски так удиви­ тельно, так мирно и сладостно пахнет. Пахнет чем-то далеким — детством, деревней, избой, сенокосом, ладонями матери, кринками, висящими на плетне... — Пей, Васька, пей... * Я пью. Пью, а потом мы снова отправляемся в путь и вскоре уже стоим возле на­ шей временной редакционной базы — у ворот одинокого хутора, от которого сохрани­ лись только хлев да сарай. Похожая на испуганную, настороженную квочку, от колод­ ца идет хозяйка. Погодки-мальчишки (их трое, старшему нет и семи) таращат глаза, цепляются за ее холщовый передник. — Хозяюшка, это вам. Афанасьев не без галантности протягивает ей веревку, закрепленную на буренки- ных лироподобных рогах. Женщина по-девчоночьи делает робкий книксен и застенчи­ во прячет руки, заматывая их в передник. — Нэлза... Нэкорош... Нэ можно... — Да вы что?—капитан переходит на испытанный язык жестов. Он очень правдо­ подобно доит перед собой воздух. Он ладонями пьег из воздуха н указывает на мальчишек. — Молоко пацанам... Это ясно? Поить молоком... Дошло? Женщина еще туже закручивает руки в полосатую ткань передника. — Нэ можно. Афанасьев обескураженно поворачивается ко мне. Чем я могу ему помочь? Поче­ сав в затылке, он снова вступает в переговоры. — Не бойтесь вы! Дают вам...