Сибирские огни, 1975, №5

кулек с сахаром. Тем же манером взвесил он неполную плитку прессованного ча*. несколько пачек табаку... Через несколько минут мой вещмешок был наполнен провизией для целого взвода. Старшина помог мне взвалить его на спину. — Шагай, старик!—сказал он.—Передай командиру: завтра горячее привезу. Я никак не мог освободиться от чувства неловкости. Было ясно, что я виноват перед старшиной. А ночью меня ранило. Я лежал около пулемета и тщетно пытался устранить пере­ кос патрона, чтобы снова открыть огонь. Немецкие гранаты рвали, разбрасывали землю за бруствером окопа. Я потерял остаток сил, когда чьи-то горячие, жесткие руки сдвинули мои пальцы с коробки пулемета. Через несколько мгновений все звуки боя оказались отгороженными от меня знакомым голосом «максима». Я обрадованно вдохнул пороховую горечь. Горячие стреляные гильзы сыпались мне на ладонь. К нам подполз командир взвода. —- Вам приказано, Исаев, отправляться в тыл! — крикнул он зло и сам лег к пу­ лемету. «Исаев!»— Я попытался приподнять голову. В то же мгновение меня схватили за локти сильные руки. Пришел в себя я где-то вдалеке от передовой. Кто-то тащил меня на своей спине. Слышалось тяжелое, со всхлипом, дыхание уставшего человека. Нас подобрали возле землянок санроты. Меня положили в лодку-ледянку, моему спасителю помогли подняться на ноги. Только тут я впервые увидел его. Нижняя часть лица у него была забинтована. Исаев... О храбрости и боевом умении этого человека в полку ходили легенды. И вот он стоял надо мной. — Исаев... Темные, глубокие глаза его приветливо сощурились. Я попытался приподняться, но не удержался и стукнулся затылком в днище лодки. Сомнений не было. На меня смотрел старшина. То были его глаза. То был его большой, подчеркнутый сплошной бровью, выпуклый лоб. Санитары повезли меня в санбат. Старшина некоторое время смотрел мне вслед. Мне вспомнилась высотка, похожая на потухший вулкан, кладовая для продуктов в его кратере, карабин и хлеб на весах. Почудилось, будто я снова слышу хрипловатый бас старшины: — Шагай, старик! Счастливого пути!.. ГЛЯЖУ ИЗДАЛЕКА Скоро станция Каменка... В который раз выхожу в заросший инеем тамбур. Вагон морозно скрипит. Приоткрыв тяжелую обледенелую дверь, выглядываю наружу. Сумасшедший ве­ тер перебивает дыхание, высекает слезы из глаз, заполняет тамбур угарным паровоз­ ным дымом. Поезд идет на фронт. Песня врывается из вагона в тамбур. Кто-то сзади наваливается на меня. Догадываюсь —эго Лаптев. Его повадка. — Сколько еще? — Недалеко уже. — Ты как, сообщил? — Да так... вставил в письмо полнамека... — Балда! Недоумок! Не мог отбить телеграмму! Лаптев такой. Он знает слова и похлеще, а «балда», «недоумок» выражают его добрые чувства. Вообще с ним хорошо. Заодно переживает он со мной предстоящую встречу с родной мне Каменкой, припудренным угольной пылью маленьким городком. — Ого... Гляди-ка, гляди... Дома появились. А это что? Горы какие-то... Сопки... — Не сопки, а терриконы. Слегка размытые сумерками, мимо поезда проплывают пирамиды пустой породы, эстакады и вышки шахт, кубы зданий соцгородка. Улочки слабо размечены редким