Сибирские огни, 1975, №5

огрызается пулеметным огнем. Теперь они молчат, глядя пустыми амбразурами в сто­ рону Донца. Прежний мост восстанавливать не стали, слишком много труда пришлось бы вложить в него. Мы ведь эти самые трудности не выискиваем специально ради роман­ тики и красивых слов. Просто приходится преодолевать их, когда они сами встают на пути, а дорог обходных нет. Решили, что быстрее и легче построить новый мост. И добрая это была работа: строим, а не взрываем! И уже чуяло сердце, что дела наши на Северном Донце подходят к концу, а новые маршруты поведут на Днепр. Сентябрь, 1943 На днепровских берегах в эти дни очень весело: «непобедимые» завоеватели рвут­ ся за Днепр, а сверху на них днем и ночью сыплются бомбы. Достойные проводы! По всем дорогам идут машины, танки, колонны войск, все дороги ведут на запад. Небольшая деревня, где-то между Запорожьем и Днепропетровском, укрыла наши машины в своих садах. Отсюда до берега два-три километра по открытой степи и по лугам. Но и отсюда виден правый берег, крутой и высокий: стоишь ли с друзьями где- нибудь в тени жарким днем, торопливо переходишь ли улицу, — нет-нет да оглянешь­ ся, посмотришь с опаской туда. На том берегу наши заняли небольшой плацдарм, ведут тяжелые бои. 27 сентября мой взвод получил задание: завтра утром собрать тяжелый паром. Ну, значит, «попла­ ваем»! Для прохлады закрыл ставни в хате и решил остаток дня поспать про запас на мягких подушках. Рано утром разбудили по тревоге. Машины выходят из деревни с привычными интервалами и на полной скорости мчатся с пригорка по пыльной дороге, ниже и »иже —к Днепру. То опереди, то сзади рвутся снаряды. И вот он, Днепр. Развернулись машины у небольшого заливчика, на широкой поляне, окаймленной ивняком, и началась разгрузка. Не успели снять первый полупонтон, — «Ложись!». Взрыв — и снова: «Раз, два — взяли!» Это продолжалось до самой ночи. Только в темноте, усталые и измотанные, смог­ ли собрать паром. Взвод ушел отдыхать, а сам я попал в начальники —- назначили начальником парома. А рядом уже стоят орудия, машины с боеприпасами, ждут мол­ чаливые незнакомые солдаты. Паром загрузили до отказа: два орудия с расчетами, штабеля ящиков. Трещит буксирный катер впереди, тянет нас по черной реке, а я с беспокойством вглядываюсь под ноги: только бы не залило — вода подходит к самым бортам. Ожил немецкий берег, с визгом понеслись снаряды над головой. Бьют на шум катера — далеко его слышно по ночной реке. Наконец, мрачный и таинственный, вплотную надвинулся на нас крутой берег. Катер затих, понтонеры взялись за весла. Еще не успели причалить, видим, нас ждут. По грудь, по горло в воде стоят они цепоч­ кой, люди малой земли. — Давай, давай! — слышится хриплый полушепот. И торопливо замелькали тяжелые ящики по цепочке от одного к другому, исчезая с глаз на берегу, в темноте. Лишь после этого причалили и выкатили орудия. Какие они, люди с этого пятачка на вражьем берегу, первыми ворвавшиеся сюда? Может быть, потом где-нибудь и встречались мы — ведь не вое погибают на войне,— встречались, да не узнали друг друга. Тогда, в темноте, я не разглядел ни одного ли­ ца. Только на всю жизнь запомнились их неясные тени в воде да это тревожное и требовательное: — Давай, давай! Палуба парома заполнилась ранеными, и мы налегке отправились обратно. Так же, с таким же грузом проделали второй рейс. На обратном пути стою на носу понтона и бормочу по привычке что-то вроде «Тиха украинская ночь...» Один снаряд разорвался с недолетом, потом рвануло спереди. А потом... А потом — вспоминать неохота. Да и вспоминать-то нечего. Ничего я не слышал: ни свиста, ни разрыва, ни боли. Такие шту­ ки летят быстрее звука и настигают без предупреждения. Обида и боль от пятнадцати осколочных ран схватили потом, когда на следующий день я пришел в сознание в тылу, в сорока километрах от Днепра...