Сибирские огни, 1975, №5

Минут через пять после этого пожаловали наши самолеты. Где же они1были рань­ ше? Чаи распивали? Кружатся над разбитой переправой, будто поздравляют нас с ве­ ликой удачей. Такая злость!.. На том берегу грохочет бой. Видим, оттуда на нас тихо ползет, растекается все шире дымное облако. По всему лесу протяжно зазвенели подвешенные рельсы —сигнал химической тревоги: — Газы! Тут, пожалуй, пришел настоящий страх. Теперь не спасут ни траншеи, ни блинда­ жи. Противогазов почти ни у кого при себе нет, давно не таскаем на плече лишней тяжести за ненадобностью. Но расплылось медленное облако по лесу, пахнуло порохом, и умолкли тревожные сигналы, облегченно вздохнули сотни людей. Это просто ветер принес к нам дыхание боя, и это редкий случай, когда на войне так радуешься поро­ ховому дыму. Через несколько дней выехали во второй эшелон, в Павловку. Пыльные степные дороги, ночные притихшие села. У ворот стоят печальные женщины и молча смотрят вслед машинам, опять уходящим на восток. Они на горьком опыте знают, что это зна­ чит. И не успокоишь их ничем, не расскажешь, что обратный путь нашей колонны —• это совсем не то, что им кажется. Как трудно военную тайну хранить солдату в такие мгновенья, когда ты не вправе им то объяснить, что кажется вновь отступленьем. Июль, 1943 Нас перебросили на другой участок. Очередной низководный мост наполовину готов. Это все тот же Северный Донец. Здесь тихо, не слышно даже отзвуков боя. Только изредка залетают в лес одиночные снаряды. Работаем днем. Только прошел завтрак, люди собрались на берегу. И вдруг — короткий визг и оглушительный взрыв. Первый снаряд нашел живую цель, разорвался в самой куче бойцов, стоявших на бере­ гу. А я случайно замешкался и на это свиданье со своей судьбой опоздал на каких-то полминуты. Несколько человек подбирают раненых и убитых, остальные приступают к работе. Но снова завыли снаряды — это «фердинанд» бьет по переправе из^за горы. Все разбежались по укрытиям. Мы с Сергеем, моим уржумским земляком, были в это время на середине моста. Перебежали по прогонам на тот берег. Продираемся сквозь кусты, видим, лежат в лощине два убитых немца в пестрых маскхалатах. — Колька, я дальше не пойду! Ну, и я не большой охотник шляться по минным полям среди трупов. Залегли в первой попавшейся ямке. Попаданий больше не было, да и налет скоро кончился. Тяже­ ло ранило командира нашей роты. Лежит он Еесь в бинтах, смотрит на нас как-то вино­ вато, с вымученной улыбкой: — Ну вот, ребята, я и отвоевался. Солдатам слезы не к лицу. Но что же делать, если к горлу сам собой подступает этот твердый ком, если о.ы был хорошим, очень хорошим, мой командир? Умел он ценить и веселую шутку, и дружеский розыгрыш — нам ведь без этого тут никак нель­ зя. Однажды принесли почту, ему тоже пришло письмо. Он вскрыл конверт и давай смеяться. Письмо от брата — узкая, длинная полоска бумаги, специально склеенная, — начиналось словами: «Ты просил меня писать подлиннее, вот я и стараюсь...» Чуть поодаль, на зеленой лужайке, лежат убитые. Уложены они в ряд, двадцать стриженых, раны их прикрыты охапками травы. Среди них — общий любимец роты, совсем молодой парнишка. Умное, чуть тронутое веснушками лицо пробито осколком. Бывало, заскучают ребята в кузове тряской машины непогожей ночью, он непременно затевает песню: слова озорные, мотив произвольный. Или в свободные часы начнет для смеху предсказывать судьбу, гадая на бобах. Раскинет бобы с хитрой улыбкой и вещает: кто получит небольшую рану, кто вернется домой жисой-здоровый. А себе так и не выгадал дороги домой...