Сибирские огни, 1975, №5
конвоированных, ничего себе живут, дружно, не лаются, вместе в клуб ходят на боевые сборники посмотреть. Молодой мужик Марье по до машности во всем помогает, по сено для коровенки ездит и по дрова. Хороший, ничего не скажешь, мужичонок, только не без недостатков: на морозе до синевы мерзнет, не сибиряк, значит... До этой минуты, кроме того, шевелилась во мне махонькая надежда: может, все же красивая диспетчерша что-то перепутала,— а теперь эта надежда окончательно погибла —уж кто-кто, а Толя не соврет! И сей час мне сделалось тяжело, так тяжело, как после атаки на фашиста, когда всего лишь полвзвода ребят осталось в живых. — А ты не горюй,—похлопал меня по плечу Толя Суранов.—Для баб это дело не новое. А ты сам давно уж большой, вишь, на войне по бывал, тебе пора самому семьей обзаводиться. Девок теперь по военному времени — хоть пруд пруди, любую выбирай, такую красавицу можно отхватить, всем на диво...—Тут Толя, видно, желая меня развеселить, принялся рассказывать про'свое молодое время. Но никто из троих слушателей не рассмеялся, он сконфузился и сде лался сердитым. — Погоди, Толя, не сердись, нам сейчас не до смеха...— и я рас сказал ему о цели нашего прихода в Нагорный Шалтырь, о том, что два дня мы бродим без толку Должны мы дикий мед разыскать, а заместо того по-иному получается: зря, кажись, ноги изобьем и ни с чем из тай ги возвратимся. — Ага, понял,— сказал Толя,— Значит, вам дикий мед требуется? Чего же вы молчали? — Да, мед требуется,— сказал я.— Без него весь пчельник погиб нет, и дедушке Кирьяну болезнь не одолеть. — Ладно, помогу я вашему горю,—сказал Толя.—Укладывайтесь спать да спите покрепче, а я буду с Горным батюшкой советоваться, как вас выручить, все у него в руках, у батюшки. И мед в его кладовках. Захочет дать —даст, не захочет — не даст. После ужина измученные ребята уснули, но я еще не спал: на душе было неспокойно, да и рана ныла. Я шагал в тесной избушке из угла в угол, не находя себе места. Толя Суранов молчал, лежа с краю на на рах, но по его дыханию я чувствовал, что он не спит тоже. Толя приподнял лохматую голову и спросил: — Что, Илюха, болит? — Болит, видно, погода опять изменится: был буран, подует падера. — Нехорошо,—сказал Толя.—Оченно нехорошо получается: у мальчиков кости к погодью ноют —вот что нехорошо. — Э-э, пустяки,— сказал я.— Ранения потяжелыне бывают. Всякие бывают ранения,— сказал Толя.—У иного ногу оторвут, у иного голову... Ребята спали. Была уже ночь. Вихрило, завывало за окошком, шу мела тайга. Мы разговаривали вполголоса. Я понял, что дождался, на конец, подходящего момента, чтобы расспросить о Насте. Однако Толя вместо того, чтобы ответить, поднялся с нар, принялся шарить на столе и греметь стекляшками. Потом он подал мне железную кружку и сказал: — Смотрю, Илья, как рана тебя изводит, думаю: помочь надо. На, испей травки, боль перестанет, хорошая травка! Я принял кружку и выпил. И правда, боль стала проходить, прошла., Я устроился на нарах, меня уже клонило ко сну, но я не спал, выжидая что скажет Толя о Насте. — Ага, ты о девке, парень, о Пыжиковой меня спросил? Ладно, слу шай, только ничего хорошего ты не узнаешь. Она замуж вышла. Да не повезло ей. Лишь вышла, а назавтра с ее мужика бронь сняли_и а армию Сейчас она одна, а брюхо уже большое.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2