Сибирские огни, 1975, №4

мый убористый почерк с соблюдением всех знаков препинания. Валю он вроде чувствовал рядом с собою, видел ее карие глаза со слезинками от тоски. По другую сторону стола Захаров, склонившись, продолжал писать письмо. Останавливался, смотрел на стену и думал, потом опять опускал голову и медленно выводил буквы. Хлопянников, щурясь, потоптался возле него и спросил: — Кому, Роман, пишешь? — Жене, кому больше. Хлопянников одобрительно кивнул: — Что-то долго пишешь. — Она у меня читать быстро не умеет,—ответил Захаров и из-под мохнатых бровей строго посмотрел на Хлопянникова. — А ты что, ей военные тайны обсказываешь? — Не сбивай, накручу уши. Хлопянников рассмеялся. С ворохом полушубков протиснулся в дверь старшина Букаленко. Полушубки, сброшенные во время атаки, лежали на снегу, он собрал их и теперь ругал виновных и невиновных. — Навыкли, чалдоны, воевать без кожухов, а я таскайся з ними, як турок з бандурами, будто бильше нема дил. А лито приде, стануть голяками на хрица кидаться. — Подрапает, погонимся и голышом. Положив на нары полушубки, Букаленко вытер лицо шапкой, под­ винул противогазную сумку с бедра наперед и выложил из нее на стол пачки с махоркой, затем из пухлой нолевой сумки достал три коробки мармелада. — Ось, цэ на ваш взвод, а некурящим за тютюн мармалады. — А ежели кто «мармалад» не ест, тому что? —остановившись в приоткрытой двери, спросил Хлопянников. — Замина е. По инструкции можно сино заменити на овес, овес на муку, муку на печенье, печенье на сахар, сахар на мармалад, мармалад на щиколад и всэ наоборот. — Ежели наоборот, заржут и залягаются,—засмеялся Хлопянни­ ков и вдруг закричал: — Эй, лежебоки, слезайте с нар! Смотрите, небо- то какое синее, фрицы лапти сушат! Над затихшими от стрельбы полями играло весеннее солнце. Не было ни ветерка, ни тучки. На брустверах слезился таявший снег. Пах­ ло прелью и мягкой весенней сыростью. По скатам, прямо от траншей и в траншеи, сочились светлые струйки-ручейки, кое-где из-под снега об­ нажалась темная земля. Из блиндажей выходили солдаты, приваливались к окопным сте­ нам, подставляли солнцу лица, хмурились, ухмылялись, предполагали, какой должна быть весна, будет ли она способствовать успеху в борьбе с врагом. Вышли на солнце Захаров со Страшниковым. Захаров помаз­ ком взбил пену в мыльнице, поставил ее под бруствер и ниже примостил обломок зеркальца. Затем, подав Страшникову конец кожаного ремня, поправил на нем бритву и расстегнул ворот тесноватой гимнастерки. — У нас, поди, тоже начинает таять,—сказал Страшников. — Должно бы. Завтра женский праздник,—ответил Захаров, и бритва со звоном зашуршала по густой и крепкой щетине. — Посевной инвентарь в это время на поля завозили. Как нынче будет? — Как прежде. Только уж не до праздника нашим бабам. — Не до него,— проронил Страшников и спросил: —А что, деревню отбили и опять месяц стоять будем? —Он все еще не мог согласиться с тем, что нельзя ходом погнать фашистов, считал, что наше командо-