Сибирские огни, 1975, №4

и расшифровывается уже в прологе, в диа­ логе, в реплике чукчи Понанто: «В эту луну всегда самая большая пурга дует. Луна Хо­ лодного Лица — так говорят чаучу. По-ва­ шему, февраль, однако». . Но книга Марины Костенецкой — не из тех, что можно перелистывать в часы, ко­ гда некуда убить время. Исповедь Алены требует самого серьезного и пристального чтения, и тогда открывается, что создано произведение сложное, многоплановое, не­ заурядное- не только по материалу, но и по манере поднесения его читателю. Прежде всего — глубинные истоки ста­ новления характера. По всей вероятности, совсем не обязательно девушке для приоб­ ретения жизненной устойчивости нужно бы­ ло ехать за тридевять земель от родного очага, подвергать себя суровым, на грани человеческих сил, испытаниям и лишениям в экстремальной, как говорят ученые, об­ становке Крайнего Заполярья. Работала бы Алена и дальше лаборанткой в своем ин­ ституте; сорвалось поступление в медицин­ ский вуз, все равно мечта ведь не погубле­ на,— можно попробовать еще, в следующем году; а что касается равнодушного, не пони­ мающего чужих чувств комсорга Гунара Алксниса, то, в конце концов, смиряются и с неразделенностью первой любви — время заживляет и не такие раны... Закономерно, что рассуждения подобного рода не овла­ девают Аленой, и, если в минуты особенно трудные ее посещает естественная тоска по дорогому, столь отдалившемуся прошлому, девушка всякий раз сознательно обрывает себя, ибо живет реальностью. Величие следования долгу Алена пости­ гает, находясь среди чукотских друзей. Ко- стенецкая ничего не сглаживает: да, чукчи, которых обучает Алена, еще не получили достаточного развития, они не сразу пости­ гают абстрактные представления. Мало­ опытный преподаватель подчас может впасть в отчаяние. Но, размышляет Алена, «надо учить. Где-то в Ленинграде живет чукотский писатель Юрий Рытхэу. Чукот­ ская поэтесса Антонина Кемитвааль изве­ стна всей стране. Много врачей, ветерина­ ров, экономистов, моряков дал чукотский народ родной стране. На весь мир известны чукотские оленеводы». Чукчи — честные, добрые, упорные люди, способные на самое большое и благородное гостеприимство. «Русская учительница» не сразу понимает, сколько душевности и дру­ желюбия несут в своих сердцах труженики далеких кочевок и стойбищ. Но, сама пря­ мой и сильный человек, живя на одном ды­ хании со своими учениками, Алена сродни­ лась с их заботами и усилиями. Собственно учительский труд в тундре — тоже сплошной экзамен на выдержку и пре­ данность делу. В яранге дым поднимается до уровня глаз сидящего человека, зани­ маться можно, только ложась на живот, причем поселковой школой для уроков в бригаде отпущен самый скудный минимум пособий, не хватает даже тетрадей и ка­ рандашей. Посетовав про себя, Алена «да­ ет первый звонок» и не оставляет начатых занятий, хотя выход видится, и вовсе не позорный — в поселковой школе мало учи­ телей, ей были бы рады. Можно на закон­ ных основаниях вернуться в поселок, в жар­ ко натопленный домик, где живут подруги, есть вкусная, привычная еда, можно нагреть воды и вымыться в ванне. Но тогда корич­ невые руки старого пастуха так и не нау­ чатся держать тетрадь и книгу, собаковод Амрувье не уяснит, что земля круглая, а юный Анко может не подготовиться для по­ ступления в техникум. И самое главное: ес­ ли Алена признает поражение — значит зря так пылко говорил ей председатель сель­ совета о первых учителях тундры... Человек, для того чтобы не потерять ува­ жения к себе, должен постоянно преодоле­ вать собственные недостатки. Победа над слабостью тела и духа дается огромным напряжением, но только в этом прояв­ ляются настоящие люди. Таков лейтмотив книги. Уяснению его способствуют язык и стиль повести. Бесконечные и утомительные переходы, странствия и происшествия в тундре выписаны лаконично, зримо. Перо писательницы отточено так же, как характер ее героини. ...Сегодня Марина Костенецкая живет на берегу Балтийского моря. Ее рассказы ши­ роко публикуются латвийскими периоди­ ческими изданиями. Действие в новых про­ изведениях способного автора происходит далеко от Чукотки, но опыт Севера не про­ шел бесследно... Б. ТУЧИН Геннадий Кравцов. Витражи. Стихи. Кеме­ рово, кн. изд., 1973. Несколько лет назад в сборнике Г. Крав­ цова «Зеленый квадрат» я прочитал стихо­ творение, которое называлось «Киевский этюд». На Крещ атике В овка Спицын Р азлож и л ак варел ь и кисти. Здесь удобно —■ и пусть непрош ены е Обступают его прохожие. Краски милые, зазвен и те! Темперамент живет в колорите! Ай, бум ага, к ак ая дрянь, Что-то м орщ ится по краям ... Все в этих и других строках стихотворе­ ния — ритмика, образы, тема — напомина­ ло манеру Андрея Вознесенского. Впрочем, корни реминисценций крылись не только в слепом подражании любимому автору, но и в том, что биографии поэтов очень похо­ жи. Г. Кравцов — тоже по образованию архитектор, он любит живопись, профес­ сионально занимается ею. В списке его лю­ бимых авторов — те же Лорка, Цветаева, Маяковский, Пастернак. Геннадий Кравцов очутился перед труд­ ной задачей: или идти по пути наименьшего сопротивления и создавать стихи, подобные