Сибирские огни, 1975, №4

И еще: Как порох, все тревоги века въедаются — не выковырнуть — в нас... Михаил Горбунов — поэт не только воен­ ный, но и армейский: он принадлежит к числу тех, к сожалению, немногих, поэтов, которые пишут не только о человеке на войне, но и о человеке, стоящем на страже Родины после войны, о человеке армии. И это не случайно. В силу своей многолетней принадлежности к армии он более, чем не­ которые иные поэты, понял значение этого грозного инструмента в деле защиты Ро­ дины и мира на земле, проникся понимани­ ем важности решаемых армией задач, по­ любил ее и сроднился с нею, как можно только полюбить родной дом, как можно сродниться лишь с ним. «Пускай винят меня в повторах»,— гово­ рит поэт,— Опять стихов моих герой тот, кто надежно держит порох сухим, в подсумке, П°Д РУКОЙ1 Его не пугает это возможное обвинение «в повторах», в возвращении снова и снова к теме армии, которая (тема) кое-кому ка­ жется давно решенной и исчерпанной. Он­ то, поэт, отдавший столько лет армии, зна­ ет, что до тех пор, пока армия не решила всех стоящих перед нею задач, литература не может считать себя освобожденной от обязанности держать эту армию — храни­ тельницу мира—в центре своего внимания. Ибо он понимает: Правый долг и высокое право — сталь и порох держать под рукой, чтоб не ведала наша держава ни грозы, ни беды никакой. Вот почему он славит армию и ее ору­ жие, славит воинское мастерство людей, одетых в армейские шинели, их главный труд — боевую учебу. Гудит земля — три дня ей нет покоя. Траву, как снегом, дымом замело. И закипает грозное, мужское, не кончившее век свой ремесло. Это стихотворение, воспевающее «гроз­ ное, мужское ремесло», помимо главной, прямой мысли о необходимости на земле этого ремесла, интересно еще одной своей стороной. В нем поэт впервые столь опре­ деленно и отчетливо говорит о том, о чем до этого он говорил1лишь мимоходом и вполголоса,— о доброте, которая присуща советскому человеку и, в частности, воору­ женному человеку. «Здесь дождь и мирный говор водостока»,— говорит поэт, заканчи­ вая стихотворение,— И радуга, и птицы, и цветы, но и суровость, видная далеко в глазах людей в с е л е н с к о й д о б р о т ы . К этой доброте и нежности, присущим людям истинного, непоказного мужества, поэт потом вернется еще не раз, не в одном стихотворении и даже не ® одной книге. Как мы уже отмечали, первые сборники поэта носят недвусмысленно воинские, с оттенком суровости и мужественности, наз­ вания: «Студеные зори», «Поединок», «Нет крепче сплава», «В отблесках молний». Это — до середины шестидесятых годов. А после этого начали выходить книги с назва­ ниями совсем иного, более мягкого, лири­ ческого звучания: «Предчувствие чуда», «Звенит колокольчик», «Березка на камне» и, наконец, «Воздаяние нежностью». Меж­ ду первыми книгами, вышедшими до сре­ дины шестидесятых годов, и этими, послед­ ними книгами лежит как бы некий водо­ раздел. Что же случилось? Изменил ли поэту во­ енный материал, подобно тому, как он из­ менял многим, отставшим в свое время от жизни современной армии? Или сам поэт отошел от армейской тематики, решив, по­ добно многим своим товарищам, что он ис­ черпал себя в ней? Пожалуй, ни то и ни другое. Просто поэт вырос и до конца освоил запас средств, кото­ рыми приходится оперировать в работе на определенном горизонте. Он увидел, что человек, и в том числе военный человек, более многогранен, более сложен, чем ви­ дится иногда нам. Не случайно вырвались у него такие строки в одном из немногих стихов об армии, написанных именно в этот период: Мы наружно и внутренне строже. Пусть простят мне сравненье, но мы друг на друга, как доты, похожи, что до в р е м е н и только немы. Уже здесь таится намек на скрытую от глаз глубину внутреннего мира лирического героя. В поисках путей к изображению челове­ ка во всей его многогранности поэт вышел к новому материалу и к новым решениям, вышел к лирико-психологическим горизон­ там. Это открыло перед ним новые пер­ спективы. Применительно к военной теме это давало возможность рисовать не толь­ ко героический поступок, как таковой, но и обнажать внутреннюю пружину такого по­ ступка, увидеть его психологию. Конечно, здесь не обошлось без издер­ жек. Отойдя от уже привычного пути изоб­ ражения военного иди армейского человека, поэт иногда, набрасывал эскизы, так и не ставшие законченными картинами, иногда рисовал героя, в облике которого так и не проступали черты органического родства с душевным устройством самого автора, не «законтачивалась» между ними связь, а потому и не возникало то «магнитное поле», которое притягивало бы к себе читателя. Почувствовав это, поэт на многие годы приникает сердцем к Сибири, видя в ней, ее колорите и людях, ее героических тради­ циях и не менее героической современно-