Сибирские огни, 1975, №4

— Нельзя без переживаний,— сказал Новиков серьезно.— Жизнь, видишь, не по-простому идет... Я тоже полагал, что иначе буду жить... Всю войну о своей деревне мечтал, а вот уж двадцать четвертый год как городской житель. Ты-то городской или тоже с колхоза? — Я в Ленинграде вырос, отец у меня военный был,— ответил Ту­ чин.—Но мы с матерью на лето часто приезжали в деревню. Он вспомнил сегодняшний сон и замолчал. Даже с дочерями он почти не говорил о своем детстве. Это было его больное, его рана, и ему было трудно рассказывать об этом. Его детство было другой жиз­ нью, отрубленной войной. Кроме воспоминаний, не осталось мостика между той жизнью и сегодняшней, и он берег в себе свои воспомина­ ния, потому что боялся чужого равнодушия к ним. — А я колхозник,— сказал Новиков. — Коренной. До войны в го­ роде раз всего и был... Село у нас небольшое, а пришел с фронта^— му­ жиков вовсе раз, два и обчелся. Старики да инвалиды. Всех война по­ добрала. Назначили меня сразу бригадиром. Работать некому, а спрос за все. Ну это еще б как-нибудь, да связался с одной бабенкой. Пар­ нем ухлестывал за ней, покамест она за другого не вышла, а когда я вернулся, мужик ее, значит, третий год без вести... Стал я к ней поха­ живать. Женатый был уже в ту пору, а разбаловался — сам, поди, зна­ ешь, первое время после войны нашего брата... Известное дело, грех в семье... Совсем собрался уходить к Варьке, а тут мужик ее возьми да и вернись. В плену был все это время. Ну, я и уехал. — Один? — спросил Тучин. — С бабой. Простила она меня... — А та? — Варвара-то? И она вскорости уехала. Сейчас здесь, в городе, при столовой работает. А мужик ее •— Василием звать было — мало и прожил... Товарищами мы с ним до войны были, вместе учились, на па­ ру сено возили... Замордовали в плену, чуть живой пришел...— Новиков зажег потухшую папиросу и глубоко затянулся. — А Варвару как-то встретил, насилу узнал: старая стала, растолстела... Поговорили. Толь ко чувств уже к ней никаких. Забылось все. Один пепел. — Деревню свою вспоминаешь? — спросил Тучин, помолчав. — А как же, — кивнул Новиков. — Можно сказать, полжизни там прошло... Мать жива была, ездил туда, а теперь сколькой год не был. — Мне сегодня мать приснилась,— сказал Тучин тихо.—Плакал во сне. Слабый, что ли, стал... В кино иногда плачу. На военных картинах. Не когда там умирают, а почему-то когда провожают на фронт... Или встречают тех, которые вернулись. И еще, когда цветы к памятникам кладут... — У меня было такое,— молвил Новиков, понимающе,— Врач ска­ зал —от нервов. Нервоз. — Молодой врач? — спросил Тучин. — Молодой. — Не понимают они,—убежденно сказал Тучин. — Учат же их,— возразил Новиков.— Я вот погляжу, сколько мой Лешка занимается, так это ж какую науку постичь можно. — Науку они постигают, а что у тебя на душе, постичь не могут. Ты вот пережил, ты меня понимаешь, и я понимаю, почему ты плачешь. А они нет.—Тучин вновь стал раздражаться: —Они ученые... А спроси — кто их выучил? А? Он взял банку, но не стал пить и поставил обратно. — Ты чего расстроился, ехор-мо-хор? — спросил Новиков. — Да все не так...—Тучин махнул рукой.—Переживать много приходится.