Сибирские огни, 1975, №3

ночевать в клубе, расположившись, кто где сумеет. А следующее утро встретило нас холодным ветром и дождем. Расселение же шло медлен­ нее некуда отчасти и потому, что развозить надо было по все более даль­ ним подворьям. Наш черед настал лишь к вечеру. Везли вещи и детей на телеге. Под копытами лошади и под ногами у нас с женой чавкала липкая грязь. Мы успели насквозь вымокнуть под знобким дождем, пока добрались наконец до обнесенной высоким забором усадьбы. Сусанский милиционер, везший нас, соскочил с телеги, громко засту­ чал в калитку. В доме долго никто не откликался. А потом раздражен­ ный старушечий голос спросил, кого там леший принес на ночь глядя. Началась перекличка сначала через ограду, потом старуха, подчинив­ шись настоянию милиционера, открыла калитку, и мы вошли на выстлан­ ный бревнами двор. Однако в избу старуха пустить отказалась. _ Постановление сельсовета тебе сообщено. Предупреждаю: про­ стынут детишки —ответишь в судебном порядке,— потеряв в напрасных уговорах битых полчаса, сказал милиционер.—А вы оставайтесь, граж­ дане. Пусть посмеет эта карга не пустить!.. Захлопнулась калитка, щелкнули вожжи. Вслед за этим, яростно стукнув дверью, ушла в избу старуха. Остались мы четверо под дождем. Зуб на зуб не попадал. Темно было, как в колодце. Прасковья то ли всхлипывала, то ли сморкалась, я не мог понять. Тоненько плакала Лиза. Сынишка, которого я взял на руки, мелко и знобко вздрагивал, но молчал. А я почему-то вспомнил протянутые ко мне мозолистые руки. Что же, нет в этом доме рабочих, окопались кулаки проклятые или староверы, если держат нас на улице осенью и под дождем? Да кто бы ни были хо­ зяева, они ведь люди. А старуха наверняка мать и бабушка. Как может она не пожалеть хотя бы безвинных детей? А в доме ни звука, будто вымерли там все. Я готов был броситься к двери, загрохотать что было сил. Но вдруг блеснул в окне огонек свечи, загремел отодвигаемый засов, и старуха ворчливо произнесла: — Чо мерзнуть-то робятам малым... Входите, переждите до утра. Ох-хо-хо!.. Война проклятущая. Она провела нас в большую шестиоконную комнату, в которой были только два обитых железными полосами сундука. Мы сложили в одном из углов, поближе к печи-голландке, свои вещички. А вскоре верхняя одежда уже сушилась, развешанная возле горячей русской печи. Вслед за этим запылал огонь и в топке-голландке, а в единственном чайнике, который сохранился из всей кухонной посуды, грелся кипяток. Хлеба у нас не осталось ни крошки, но было немного сухого гороха, и мы пили кипяток с горохом, как с сахаром. Примерно через час заглянул уже знакомый нам милиционер: про­ верить, открыли нам дверь или не открыли. Старуха хотя и хмурилась, но сменила гнев на милость. Даже сообщила, что два ее сына работают на заводе, что есть у нее внуки, ну и невестка, конечно... А потом терпе­ ливо слушала, что у нас старший сын студент, но беда — потеряна с ним всякая связь. Как теперь разыщем? Жив ли, здоров? Прасковья, как всегда в таких случаях, расплакалась, а старуха вновь помянула проклятущую войну. На другой день, спеша на завод, я успел однако разглядеть и боль­ шой, добротно срубленный дом, и постройки во дворе, тоже сделанные по-хозяйски крепкими. Никогда прежде не доводилось виде*гь, чтобы двор выстилали тщательно отесанными лиственничными бревнами. А тут от фундамента избы до коровника и сарая с сеновалом — все блестело, как только что вымытый пол. Ведь всю ночь дождь выполнял работу ста­ рательнейшей из уборщиц. Под стать дому и двору была ограД'а с воро­ тами и калиткой: столбы такие, что их трактором не вдруг выворотишь.