Сибирские огни, 1975, №3
Были и нестойкие люди. Их надломила обшая беда. Они часто по минали господа бога, неотвратимость судьбы и считали самым правиль ным молиться. На все-де божья воля, и не нам этой высшей воле противиться. Удобные это были слушатели —овечки для злых сплетников и откро венных врагов, которые пускали, как пал по сухой осенней траве, гряз ную ложь о том, что эвакуированные «дохнут на Урале с голоду, а кто живой остался, тикае видтиля назад на Украину, где всегда найдется жратва. Землица-то наша хлеборобская, воткни оглоблю — деревом зе леным обернется...» В один из дней в нашем листопрокатном цехе был проведен корот кий митинг, на котором зачитали приказ дирекции, партийного и проф союзного комитетов об эвакуации предприятия и об уничтожении марте новских печей. По предложению коммунистов приняли решение считать себя мобилизованными, работать, не уходя из цеха, пока все оборудова ние не будет демонтировано и погружено на платформы. Оповестить об этом семьи послали комсомольцев, а мы сами сразу после митинга при ступили к разборке редукторов, моторов, снимали станины, откатывали валки... Работы было много, и очень тяжелой. Требовала она и смекалки, и обыкновенной физической выносливости. Горестная работа, горестные дни... Подстегивали нас частые бом бежки, а потом и грохот артиллерийской канонады там, за Днепром и за городом. Сначала он, этот грохот, был далеким и слабым. Но день ото дня становился все сильнее, ближе, опаснее, и это одних из нас побуж дало трудиться с еще большей яростью, других явно угнетало, лишая сил, а третьи и вовсе бросились запасаться продуктами со складов, зерном с распахнувшего двери элеватора, тащили тазы, ведра, керогазы из цеха ширпотреба, который был у нас на заводе. В числе этих мародерствующих обывателей оказался и Субботин. Однажды я услышал случайно, что он говорит о возможности запастись на мелькомбинате мукой. Он был как сорняк на поле; пока стояла стеной густая пшеница, от него вроде и вреда никому не было. А случилась за суха, остановился рост злаков, и сорняк тут как тут—-сторонись, не пре пятствуй нраву моему!.. Впрочем, в цехе Субботину разгуляться было негде, поэтому он и не стал выходить на работу. А мы продолжали демонтировать и грузить оборудование. На весь завод было то ли два, то ли три не очень мощных путевых крана. Они не могли поспеть всюду, и нам приходилось надеяться прежде всего на соб ственные руки и смекалку. В ход были пущены деревянные катки, ломы, канаты, покаты из рельсов. Кто-нибудь из голосистых мужиков кричал: «Раз-два... сильно! Е-еще... дружно!», а мы, подчиняясь команде, нава ливались на ломы и ваги, радуясь, что по сантиметрику, по два, а пол зет, ползет из цеха к железнодорожному пути тяжеленная двадцатитон ная станина. Иные выкрики были злыми и перемежались ругаиыо в адрес Гит лера и фашистов. Порой слышал я знакомое еще с Канева: «Давай, да вай, время не гай, не зевай, ребята, не зевай!» Поразительной была сила спаянных общим порывом людей. Первый эшелон мы подготовили к отправке за два дня. Уехали, сопровождая обо рудование, и десятки рабочих с семьями, а также жены и дети заводских руководителей. На железнодорожные пути внутри завода вновь постави ли платформы для станков и пульмановские вагоны, которые надо было приспособить для перевозки людей. Неожиданно, как тень от гонимой злым ветром тучи, пробежал слу шок. «Вкалывайте, дурни, гробьте себя. А начальство потом рассядется в вагоны и укатит, посмеявшись над вами, олухами». Самое неприятное, что назывались фамилии двух начальников цехов, которые уехали с пер
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2