Сибирские огни, 1975, №3
бы поскорее создать свою, социалистическую индустрию, а теперь сами же уничтожаем построенное, сцементированное нашим соленым потом, нервами, кровью. На улицу повыскакивали соседи, тревожно оглядывали небо, ища самолеты, а потом, как и я, застывали, поняв, какая беда нагрянула. Дело было и в жалости к заводу, и в том, что взрыв на противоположном берегу Днепра предупреждал: беспощадный враг уже у стен города, бе регитесь! Расходились по домам молчаливые, а кое-кто и в страхе: вдруг не удастся уехать? А на город опустилась непроницаемая ночная темень: светомаски ровка, и небо затянуло тучами. Ни месяца, ни звезд. В трех шагах ничего не разглядеть, и тишина хуже, чем на кладбище. В ней множество ре альных опасностей, в этой настороженной тишине. Я впервые подумал тогда, что если немцы внезапно ворвутся в Днеп ропетровск, нам с Прасковьей и детьми придется уходить тайно, взяв только самое необходимое. Но тут же вспомнил женщину с двумя де вочками и мертвым младенцем, которого она пыталась кормить. Что. же, не рисковать жизнью детей, оставаться? Но ведь гитлеров ские бандиты если не повесят, то наверняка расстреляют меня, уже за одно то, что я коммунист. Моих близких тоже не пощадят. Нет, оставать ся нельзя! Остаться —это смерть. Для всех нас смерть. Когда завыли сирены и гудки, возвещая о воздушном налете (при летели, сволочи, несмотря на облачную погоду), когда вслед за этим хле стко ударили зенитки и синие мечи прожекторов поднялись к облакам, мне стало легче: ведь рядом не просто жили, а сражались с врагом мои соотечественники. А потом высоко в небе вспыхнул «юнкере» и, воя в ужасе перед неминуемой расплатой, пошел к земле. Взорвался он где-то левее железнодорожного моста. Оторопь моя (а может быть, страх) окончательно развеялась, и ночная темень уже не казалась непро ницаемой. Разговоры о том, как жить дальше, эвакуироваться или оставаться при немцах, велись не первый день. А после того, как были взорваны домны на заводе имени Петровского и началась массовая эвакуация пра вобережных предприятий, стоило собраться двум-трем рабочим, и речь неизменно заходила, как все-таки поступить. Правда, приказа прекра щать выпуск металла пока не было. Но он мог быть отдан в любой день и час. Это понимали все. Коммунистам эвакуироваться непременно — с этим никто не спорил. Евреям, скорее всего, тоже. Много и часто спорили о том, как лучше поступить беспартийным рабочим. Большинство беспартийных считало, что их долг ехать с пред приятием на восток, давать стране металл. Трудности? Но привыкать ли к ним советским людям, пережившим первую мировую войну, две рево люции, круговерть гражданской войны, первые пятилетки и коллективи зацию? Вынесли тысячи страхов и мук, но выстояли!.. Почему теперь не сдюжим, проявим слабинку? Слышались и другие голоса, к которым нельзя было не прислушать ся. «Кто бы ни грозил, хоть черт, хоть Гитлер, а я со своей земли ни ша гу,— таким или примерно таким был смысл высказываний.— Не Гитлеру, а мне хозяйнувать на Украине. Мы отсюда будем помогать Крас ной Армии». Третьи ссылались на то, что всех увезти не хватит вагонов, что дома и стены родные помогают. А там, на востоке, разве наготовлено для эвакуированных жилье? Там же будешь, как сирота у мачехи, горе мы кать на частной квартире. Сам еще ладно — перебьюсь, повидал всякого. А детям за какие грехи мучиться? Лучше дома переждать лихое время, пока Красная Армия не вернется.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2