Сибирские огни, 1975, №3

Соседи и в следующий налет успели нырнуть в нашу захоронку раньше, чем мы добудились детей, и это вынудило нас в предвидении бомбежек занимать место побезопаснее — в самом дальнем от лаза кон­ це, еще до объявления воздушной тревоги. Мне и прежде претила явно показная вежливость соседей из барака. Приторная какая-то вежливость. С масляными улыбками и готовностью соглашаться с каждым твоим словом. Но лишь теперь стал очевидным крайний эгоизм этих подхалимов. Чего, кажется, проще — вырыть для троих щель. Нет, не вырыли, поленились. Предпочли прятаться в чужом убежище. Ну, чем не кукушки, которые, едва вылупившись, выталкива­ ют из гнезда всех птенцов, оказавшихся, на свою беду, их соседями? Из чужого гнезда выталкивают, самим бы только хорошо было! Очень неожиданно повели себя отец и дочь из другой соседней хаты. Возле нее росла единственная на всю улицу старая колючая акация. Отца, с виду безобидного старичка, звали Коммунхозом. Почему — не знаю. У дочери Лены был муж, призванный в армию в первые же дни войны, и маленький ребенок. Когда начались налеты «юнкерсов» на го­ род, пронесся слух, что завод «Детальбуд», на котором Лена работала медсестрой, готовится к эвакуации. И как-то сразу переменился всегда молчаливый и терпеливый Коммунхоз. Он выскакивал, потрясая кулака­ ми, на улицу, материл во всю силу легких немецких летчиков, а Лена висла у него на плечах, умоляя: «Замолчи! У них на самолетах такие аппараты — подслушают и бомбу прямо сюда... Ты старый, тебе все равно помирать, а я жить хочу. Пожалей хоть меня, свою дочь, и внуч­ ку пожалей...» Прежде, до начала войны, она была в отличие от молчуна-отца на­ смешницей. Заденешь ее — не обрадуешься: просмеет, нацздевается всласть. А сейчас куда только подевались задиристость и храбрость. Ле­ на вздрагивала от каждого гудка. Выстрелы зениток, особенно же вой падающих бомб, приводили ее в панический ужас. Однажды днем над самыми крышами пролетел «мессершмитт», выпустил струю черных Вы- хлопных газов. Коммунхоз схватил с земли кирпич, в остервенении бро­ сил вслед самолету, лаясь последними словами. А Лена, увидев черное, быстро тающее облачко, с диким криком «газы!» бросилась мочить водой подушку, уткнулась в нее сама и девчонку свою прижала к холодной мок­ роте крохотным личиком. Она бы задушила несмышленыша-дочь, если бы Коммунхоз не вырвал у нее ребенка. Старик чем-то напоминал репейник, выставляющий колючки навст­ речу опасности. А Лена дрожала, как лист на осине, даже в полное без­ ветрие. Неужели прежнее — и его безобидность, и ее острословие — бы­ ло только видимостью? Перед отъездом старик выпил с горя и, прощаясь с домом, со старой акацией, с дворняжкой Шариком, вдруг расплакался. Потом взял пса на руки, пришел к нам: «Присмотрите за ним, сиротою. Э-эх, и мы вроде сиротами становимся. Не увидимся больше, прощайте!» И, покачиваясь, пошел вдоль улицы. Даже не оглянулся ни разу. Странно, Шарик не побежал за ним. Только поднял голову и завыл. Ве­ чером он остался у нас во дворе. Умный был пес, догадывался: навсегда уехали прежние хозяева, и теперь пристанище возле новых людей. А жизнь в городе становилась с каждым днем тревожнее. По же­ лезной дороге катили поезда с оборудованием заводов и семьями рабо­ чих из тех городов, которые уже топтал враг. Все взрослые не работаю­ щие жители Днепропетровска, исключая беременных женщин и ветхих стариков со старухами, копали на подступах к городу противотанко­ вые рвы. В городе все острее становились продовольственные затруднения. Чтобы купить хлеб, надо было по многу часов выстаивать в очередях.