Сибирские огни, 1975, №3
хожую на склеп схоронку. Будь ты несчетно раз проклят, Гитлер! Кто по зволил тебе дорваться до власти? Хотя такие, как рыжий до красноты не мец-инженер, который шипел по-змеиному «шистить, шоткой шистить», о, такие наверняка были в восторге, услышав, что они — представители высшей арийской расы и уже по одному этому господа, призванные по велевать. Как, должно быть, засверкали у этого подонка водянисто-се рые глаза между противно белыми ресницами, как орал он на фашист ских сборищах «хайль» своему фюреру! Такой кинется в Россию с упо ением — сквитаться, насладиться победой над большевиками... Или он уже в то время, когда шипел нам «шистить», был фашистом и созна тельно скрывал свои знания? Ведь мог он быть фашистом! Придавить бы тебя тогда! Всё одним гадом меньше было бы на земле. Неожиданно завыла сирена, часто загудели заводские гудки. Воз душная тревога! Прасковья всполошенно схватила младшего сына Ана толия, которому в мае исполнилось три года, и стала звать дочку Лизу: эта постарше, ей одиннадцать. Куда она запропастилась, своевольница? Я присоединил свой голос к голосу едва не плачущей в отчаянии жены. Но дочь не откликалась. На улице, сразу опустевшей, ее тоже не было. Город настороженно притих, вслушиваясь и вглядываясь в нестер пимо безоблачное, пышущее жаром небо. Почему ни одного нашего ист ребителя, будто их и нет у нас? Или вылетели навстречу фашистским бомбардировщикам и сейчас бьются не на жизнь, а на смерть где-то за паднее Днепропетровска? Хорошо, если так. — Ли-и-за-а! — это кричала Прасковья, и слышно было, наверное, даже возле берега Днепра,—такая стояла тишина. Анатолий на руках матери тоже тоненько звал сестру. А она появилась на перекрестке лишь тогда, когда мать уже крича ла и плакала одновременно. Шла, негодница, с такой наивной нетороп ливостью, будто и не было воздушной тревоги, будто никакая опасность не угрожала никому. А ведь ночью был налет и от взрыва бомб густо сы пался на нас со стен щели песок. — Ты где шлялась? — я готов был поколотить дочь.—Ты что, не слышала гудков? — Я—я к кожнику, к врачу ходила... вот, видишь? — испуганная моим гневом, а вовсе не напоминанием о воздушной тревоге, принялась оправдываться дочь и протягивала ко мне руки, испещренные пятнами йода.—У меня бородавки на пальцах, видишь? Я к водникам в поликли нику ходила... Черт знает что! Тут с минуты на минуту бомбы посыпятся, а она — с бородавками... Ну ладно, наивность, глупость — в ее возрасте это прос тительно. А врач-то, врач, взрослый ведь человек. Почему он не погнал ее прочь с этими бородавками?!. — Марш в щель!.. В самый дальний угол!..— прикрикнул я. А когда мы уже сидели в недостроенной захоронке, неожиданно стал вырываться из рук Прасковьи сынишка Анатолий, надеясь увидеть немецкие самоле ты, и мне снова пришлось возвысить голос. Налет, к счастью, длился недолго. Но ко мне уже не возвратилась недавняя самонадеянная уверенность, что с нас, коммунистов, нечего больше требовать. Почему-то пришло на ум, что первую пятилетку ме таллурги страны не выполнили, что и позднее, в 1937 году, похвал мы не удостоились. Пусть сам я, как прокатчик, и работал с полной самоотда чей, перевыполнял нормы, был изотовцем, стахановцем. Но рядом со мной был Пелехов —нытик и злопыхатель. Были другие, не такие вред ные на язык, но работавшие по принципу: день да ночь — сутки прочь. Были прокатчики, которые опаздывали, прогуливали, пьянствовали... Как часто доводилось мне и другим коммунистам работать по две смены подряд. И все равно не хватало людей, и порой отключались ста- 5. Сибирские огни № 3.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2