Сибирские огни, 1975, №3

сам за все в ответе. А если платят тебе побольше и ты радуешься это­ му— НУ и радуйся на здоровье. Не за красивые глаза, не за жульниче­ ство, а за честный труд тебе платят. Так-то. А насчет Владимира Ильи­ ча ты тоже зря. Я, конечно, не Ленин, и не берусь судить, какие полити­ ческие мотивы у него были, когда он определял размер своего оклада. Но если по-житейски рассуждать, то понять его поступок можно и так, что ему больше денег и не надо было. Какая у Ленина семья? Сам он да Надежда Константиновна. Оба работали. Зачем им лишние деньги? Да еще в пору, когда в стране были разруха и голод? Когда каждая копейка у государства была на счету? Вроде ничего особенного и не сказал Поляков, сообщил общеиз­ вестные факты, до смысла которых я и сам мог бы докопаться. А вот не докопался же. Ну не глупец ли, не простофиля-недоучка? По-новому клял я себя и за то, что поддался панике, купил сереб­ ряные с позолотой карманные часы. Пусть бы уж Прасковья одна с ума сходила. Баба, что с нее взять? Да признаться, с серьгами вроде бы еще больше похорошела жена. К темно-каштановым волосам и черным ум­ ным глазам очень идут серьги... Но черт возьми, что за глупые мысли! Эх, Иван, Иван. В партию собираешься, а о чем думаешь!.. Ты о другом позаботился бы. До сих пор висит в переднем углу икона святой богома­ тери. Для гостей любопытных объяснение всегда наготове: хозяйская, мол. А только неправда это. Икона — Прасковьина и привезена из Чер- нитова. Дорожит ею жена, как памятью о родном селе. Довольно! Кон­ чать надо с религиозными предрассудками. В тот же день, улучив минутку, когда Прасковья вышла из хаты, снял я икону. Хотел изрубить, но что-то дрогнуло в душе, ведь сколько помнил себя — всегда иконы висели в красном углу. Отнес небрежно размалеванную доску в подполье, спрятал за бочками. Ждал скандала, слез, но Прасковья вначале даже не заметила, что нет иконы, хватилась лишь на следующий вечер, все поняла, поплакала для порядка, но ссо­ ры не было. Не очень-то она и верила в святую богоматерь, наглядев­ шись на скоромную жизнь чернитовского попа, на юродивого Алексея, блудливую монашку да дьякона, который из-за денег пырнул попа но­ жом прямо в алтаре. И еще была немаловажная причина. Мой отец написал: сгуртова- лось-де село в колхоз, и стали чернитовцы вроде бы и не крестьянами, а колхозниками. К лучшему это или к худшему пока не разберешь, землю-то всю, кроме огорода, объединили... Так узнала Прасковья, что не осуществиться ее мечте о частном хозяйстве. А когда оборвалась и еще одна, последняя, религиозная ниточка, связывавшая ее с Чернитовом, она присоединила эту утрату ко всем прочим, более весомым. Я впервые разобрался тогда в одной очень важной особенности ее характера: Пра­ сковья до последней возможности цеплялась за свою мечту, и самым трудным для нее было первое отступление от задуманного. Но, как толь­ ко был сделан хотя бы маленький шажок к новой цели, она готова была неутомимо пробиваться дальше. Вскоре я отнес в партийное бюро заявление о приеме в партию, в котором писал, что буду бороться за процветание своей страны, за ук­ репление ее могущества, не жалея ни сил, ни самой жизни. На открытое партийное собрание явились и беспартийные, в их числе мой бригадир Егор Иванович Тишкин. Он даже выступил. — Принимать или не принимать —это ваше право,— сказал он, ча­ сто переступая с ноги на ногу, будто пол был не из серых некрашеных досок, а из только что прокатанных, еще не успевших остыть полос ста­ ли.—А мое мнение: лучшего помощника пожелать трудно. За что ни возьмется — все на совесть, по-хозяйски делает, ешь тя корень!.. Мастер Елисей Алексеевич Журков тоже был немногословен: