Сибирские огни, 1975, №3

Я неловко переминался с ноги на ногу, не зная, как выразить благо­ дарность за похвалу. Перед следующей сменой, прежде чем приступить к работе, я по­ садил, отмечая свою победу, маленький саженей клена. Тоненький, ко­ ричнево-зеленый стебелек с плотно прижатыми, готовыми раскрыться почками казался очень жалким в соседстве с закопченной стеной цеха и стопами стальных листов. Но я постарался понадежнее защитить его же­ лезной оградой. Мы оба — я и саженец, в котором раньше, чем в других деревьях, пробудились живые соки,—мы бросали вызов перемешанной с копотью земле, отравленному воздуху и тысячам других опасностей, угрожавших нам каждодневно. Мы надеялись выстоять. А еще я подумал тогда, что мой клен очень немощен и этим похож на сломанную яблоньку там, в Чернитове. Но клен жив, и я обязан сбе­ речь ему эту жизнь, во что бы то ни было сберечь: это важно для меня самого. ТЕТРАДЬ СЕМНАДЦАТАЯ О первой премии за хорошую работ у Как сейчас помню, в конце апреля 1930 года получил я первую в моей жизни премию за труд. Прижимая к груди отрез на костюм, я не­ связно бормотал какие-то слова, а думал о Тишкине и о товарищах, с ко­ торыми работал. Разве без их помощи сумел бы я заслужить награду? И еще я там, на сцене, почему-то вспомнил клен у стены цеха. У него тянутся к солнцу сразу три ствола, и листья на всех ветках широкие и по-женски ласковые. Деревцо стало теперь нашим деревцом и ухажива­ ют за ним, охраняют многие прокатчики. Вечером у нас в семье был праздник. Прасковья без конца пере­ спрашивала: — Неужто даром? Сверх зарплаты? И несмело гладила рукой темно-синюю шерстяную ткань. А я и сам еще толком не пришел в себя, хотя, в первую очередь, от­ того, что премию дали не кому-либо из заслуженных прокатчиков, а мне, Ваньке Воронину, недавнему тамбовскому мужику-лаиотнику. Заснуть долго не удавалось. Мысли были поразительно ясные, хотя и сумбурные,—то о прежней жизни, то об армии, а потом опять о детст­ ве, об унизительном случае, когда дед мой из-за куска колбасы, которой он потчевал земского чиновника, избил и запер меня в холодной бане. Увидел бы дед, как вручали мне премию! Ему даже пригрезиться не мог­ ло, что рабочий человек станет самым уважаемым среди людей и что труд превратится в дело чести, доблести и геройства. А что причиной всему? Советская власть, пятилетка, соревнование — вот что причиной. Узелок к узелку, рядок к рядку — глядь, уже и рукавичка готова. Так и мысли мои. ...Вспомнились толки, множество толков о том, нельзя ли ускорить прокатку, с кем соревноваться?.. Споры о кулаках (куркулях, как гово­ рили мои товарищи-украинцы) и нэпманах (их еще было немало в го­ роде). Я тоже вставлял словечко-другое, хотя знал не здешних украин­ ских куркулей, а чернитовских богатеев Куртучкина-Романова, Сиднева. Фамилии-то были другие, а повадки и ненависть к Советской власти те же, что и у местных живоглотов. Правда, чернитовских я знал в лицо, и у меня были с ними личные счеты. Помытарили они и мою жену Прае-