Сибирские огни, 1975, №3

гих —Медведкова, Булавина, Борщевого, Гриценко, Полторацкого, Ере- мина. У последнего сохранилось даже прозвище, которым он гордился: «Забастовщик». Были все ветераны людьми могутными, сохранившими силу и лов­ кость до немолодых уже лет. Объяснялось это просто. — Знаешь, как набирали нашего брата на завод? — рассказывал мне Полторацкий, усадьба которого соседствовала с усадьбой братьев Бутенко.—К проходной собирались сотни бедолаг из ближних и даль­ них сел. Екатеринославских тоже было немало. Ты, к примеру, куда от­ правился, когда приехал? На биржу труда... Там свои же товарищи командуют, очередность, порядок. Хотя обидно, что не хватает у нас пока заводов, но ничего, начинаем строить, а скоро так развернемся, в ра­ бочих нужда великая будет. Попомни мое слово... Но сейчас о другом разговор: как принимали на завод, когда я поступал. Появлялся перед толпой кто-либо из чинов заводских, тыкал пальцем в тех, кто поздоров- ше: «Как зовут?.. Выходи!..» Набирал, сколько надо, и посылал в цеха. Завод тогда только построили. Мастера, вальцовщики и все остальные специалисты были из иностранцев. Жили они в хороших квартирах, по­ лучали зарплату в два-три раза большую, чем нам платили. Терпели мы... «Что ж, думали, они учителя, мы —ученики. Все правильно: и с квартирами, и с оплатой...» А потом... главное потом началось... Я смотрел на покрасневшие от огня скулы и нос старого прокатчика и совсем некстати подумал, что очень это похоже на то, как бывает у пья­ ниц или у больных рожей. Наверное, и у меня так прокалится кожа. — Научились мы металл катать,—продолжал Полторацкий.—Не хуже, а то и лучше их работали. Иностранцы радехоньки. «Давай-давай, Иван!» —похваливают. Потом и свою очередь катать нам уступают. А сами в сторонку —лимонад или пиво со льда попивают. Трубочки по­ куривают. Получаем же мы, как и прежде, вдвое-втрое меньше... Воз­ мутились мы, послали уполномоченных к начальству, к управляющему, значит. Ну, пришли они, уполномоченные-то, поклонились честь по чести и говорят: «Ваше благородие, мы к вашей милости... Вот, дескать, мы те­ перь не хуже учителей можем работать, так нельзя ли нас с ними и в зарплате уравнять...» Что тут началось! Управляющий от такой нашей дерзости даже глаза вылупил. А потом как заорет на ломаном русском языке: «Как вы жаловаться смей? Майн арбайтен... Мой рабочий есть майстра, культурни человек, клюп надо ходить, костюм унд часи носить, вино пить, извшцик ездить... Вы, русски, кабак ходить, сивуха пить, лап­ ти носить... Я много денег... слишком много платить!.. Кому мало — вон!.. Другой поставить работать...» Вернулись уполномоченные не солоно хлебавши. Пошумели мы, по­ шумели, но так ни до чего и не договорились. Однако обида осталась. И через год или два, как раз перед японской войной, снова повели мы речь о прибавке. Управляющий объявил, что всех смутьянов увольняет, А мы забастовали. С требованиями к управляющему ходил наш Еремин, ругался там крепко и прозвали его с тех пор Забастовщиком... А в пятом году, в первую революцию, после того как управляющего на грязной тачке вывезли да в лужу свалили, мы вынудили-таки начальство пере­ смотреть расценки. Правда, заводилы поплатились. Внесли нас в чер­ ные списки и выгнали за ворота. Вскоре это было, как подавили револю­ цию... Хлебнули мы потом горя. Куда ни придешь наниматься, хозяева прежде всего в список: «А, забастовщик! — говорят.— Своих смутьянов предостаточно». Да, пришлось несладко. Пока Николашку не спихнули, Полторацкий принялся вертеть подрагивающими от волнения рука­ ми самокрутку. Ладони у него сплошь покрыты мозолистой, твердой, как спиртовая подошва, кожей. Чтобы прикурить, он быстро выхватил из го­ рящей плиты уголек, опустил на ладонь и хоть бы что —не почувствовал