Сибирские огни, 1975, №3
чае новых издевательств избить до полусмерти... Вскоре отмучился немощный слепой, умер ночью во время сна. Нет, братья тоже не годились в помощники. Мысли мои все чаще улетали далеко-далеко. Вспоминались Канев и Сольцы, плотники, кото рые, укладывая топоры под нары, говаривали: «Наших коней не надо сеном кормить, и хворь им нипочем. Отпряг — и под нары...» Или: «Вот жизнь, так жизнь. Утром встал, топорик за пояс сунул и пахать. Вечером поужинал и пой песни, хоть тресни». Вспоминал и дружную, с удалью и взаимопомощью работу в дни гужповинности. Да какая повинцость? Праздник был тогда. Не выдерживал я порой, бросал осточертевшую работу в поле, отправлялся в лесничество лес шкурить либо дрова резать... А как-то на целых две недели устроился на лесозавод. И опять убедился, как ве село там было. Чуть стемнеет, у нас свой концерт, хоровые песни, пляски. Спать ляжем —сказки рассказываем, истории разные. Уставали, конеч но, но не сравнить с тем, как было прежде, при графе. Во-первых, рабо тали всего восемь часов. Главное же —никто над душой не стоял, не подгонял, словно скотину, «давай-давай!» Порядка же было не мень ше, уважительности больше. Возвращаясь домой, я с гордостью отдавал свой заработок матери. Только разве заткнешь все дыры в хозяйстве моими деньгами? Оравища на руках. По одной рубашке в год купить —это же девять рубашек. Но много надо и других покупок. На то, чтобы залатать в первую очередь хозяйственные дыры, и тра тились мои заработки. Так вот и случилось, что заговорили вдруг со мной о женитьбе. Сна чала будто в шутку обмолвились мать с отцом. Их слова в одно ухо вле тели, в другое вылетели. Девчат чернитовских я обходил стороной. На посиделки, куда стали заскакивать мои сверстники, меня силой и то вряд ли можно было затащить. Даже случайные разговоры с девчатами при водили в крайнее смущение. Смелое озорство моих товарищей восхища ло меня. Но поступить по-ихнему, позубоскалить, а тем более облапить, словно играючи, девушку —об этом я боялся и подумать. — Ты хоть меня пожалей,—убеждала мать.—Легко ли мне без по мощницы? Гришка-то —дите малое. А возьмем за тебя молодую жену, она половину бабьей работы на себя примет. И за тобой приглядит, пе рестанешь шлёндать оборванцем... Опять же лишняя пара работящих рук в поле. Уговаривать меня пригласили тетушек и дядюшек. В конце концов мне было заявлено, что женитьба все равно состоится. — Ты, Ганя, своего Кузю сроду не видала,—напомнила одна из те тушек.—Разве не так? А как посмотрела на маленького да одноглазого, так и обмерла. Волосы рвала на себе... Но живете, вот, слава богу, се мерых орлов родили, да и еще на примете. И все красавцы! — В ножки тебе, паршивец, никто кланяться не будет,— напала на меня вторая тетка.—Не заслужил такой чести... Тут уж загалдели все враз. А я выскочил за дверь, хотя вслед и кри чали, чтобы я вернулся. Спрятался на сеновале. Слышу каждый стук, возглас, скрип снега в ограде. Нет, не все уговаривалыцики подались во свояси... Ну чего привязались, а?.. Неожиданно заскрипели шаги, зашуршало сено,—тьфу ты, Гришок... — Ишь, куда забрался! —сказал он,—А тебя сватать отправились. — Куда? —опешил я. •— Будто к Романцовым, за Машу... Я едва не разревелся от обиды и злости. — Пошли они к^дрене фене со сватовством. Все равно не буду жениться.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2