Сибирские огни, 1975, №3

ты он напоминал лесного великана-глухаря, когда тот во время своей весенней песни на току не слышит ничего окружающего. Его живопись словом всегда восхищала меня, в особенности в главах о природе, которую он знал и чувствовал отменно, рисовал впечатляющими мазками. В июле 1970 года «Поэма» вышла с репродукцией портрета, написанного Б. Щер­ баковым, талант которого писатель высоко ценил за поэтическое отображение ^россий­ ской природы, за пейзажи села Михайловского, Спасского-Лутовинова и Ясной Поля­ ны. Писатель, положив крепкую руку на листы бумаги, только что покрытые крупными строчками размашистого почерка, о чем-то глубоко задумался, похоже, о том, что ему еще предстоит написать в ближайшие дни и недели. Книга, явившаяся вершиной его мастерства, была единодушно встречена востор женными отзывами критиков и читателей. Одним из первых сказал о ней доброе слово в еженедельнике «Литературная Россия» большой знаток природы и литературы о при- родолюбах Ник. Смирнов: «Поэма о лесах», написанная с подкупающей внутренней и внешней стройностью, относится к лучшим достижениям пермитинского таланта, свежего, прозрачного, как Иртыш в летний день, и могучего, как вековая таежная сосна, уходящая корнями в глубину родимой прародительской земли». В «Правде» отозвался талантливый, тогда еще молодой романист Петр Проскурин: «Народный язык — бесценный клад. Его богатство мы еще раз осознаем, читая эпопею Пермитина. Умная книга учит нас видеть прекрасное на родной земле, рядом с собой, в нас самих, учит бороться за это, жизнью дарованное нам, счастье». Заслуженная слава Ефима Пермитина была в зените. Одержимость беспредель­ ной любовью к жизни и кипучая энергия по-прежнему переполняли его. Но годы ска­ зывались. Поездки на охоту уже становились трудными. Его страстью, помимо литера­ туры, теперь оставалась рыбалка и работа в саду, для которого он раздобывал все новые и новые саженцы. По его просьбе я отправил письмо на Алтайскую.опытную станцию садоводства, где под руководством крупнейшего' мичуринца Михаила Афанасьевича Лисавенко из­ вестным оригииатором Надеждой Ивановной Кравцовой были созданы ценнейшие сорта черной смородины. Она тотчас же отозвалась готовностью выполнить просьбу о са­ женцах. Тут же пришло письмо и от Ефима Николаевича: «Спасибо за твое участие в деле саженцев черной смородины для моего садика Над. Ив. Кравцова написала мне, что осенью выполнит мою и твою за меня просьбу». Он радовался будущим новым посадкам в своем саду. Но этой мечте уже не суждено было осуществиться. Во второй половине августа пришло тревож­ ное письмо: «Довольно тяжело болел желудок — около трех недель лежал в постели. В оной же с трудом держал корректуру «Поэмы о лесах» по «Роман-газете». Обиднее всего, что и сейчас все еще ощущаю слабость, потерю работоспособности, без' чего мне жизнь не в жизнь. По этой причине, как ни горестно, пришлось отказаться от просьбы «Лит. России» написать о Саше Смердове (к его юбилею). Боюсь, что надолго может затянуться эта моя мерзость. Очень прошу, объясни это Саше, которого я очень люблю. Порадовался сегодня, прочитав в «Правде» статью Хмары о тебе. Поздравляю от души! Как грустно, что мы разучились радоваться успехам других в нашей довольно бед­ ной подлинными удачами литературе. Поклон Кондратию Урманову. Как хорошо, что он так счастливо выбрался из больницы». Поклонами и приветами Урманову заканчивалось каждое письмо. Большую любовь к этому писателю, увлеченному охотнику, редкостному природолюбу и милейшему че­ ловеку Пермитин сохранил до конца своих дней. И было у Ефима Николаевича еще одно огорчение. В то лето Западно-Сибирское книжное издательство готовило к печати книгу критика М. Р. Шкерина «Тайны твор­ чества», посвященную нашему общему другу, но рукопись продвигалась медленно, и Ефим Николаевич чуть ли не в каждом письме спрашивал: «Что с рукописью Михаила