Сибирские огни, 1975, №3

семинаров молодых писателей как в Москве, так и в некоторых областях. Молодым литераторам он оказывал не меньше внимания, чем в свое время в Сибири молодым охотникам, и многие из них, ныне известные романисты, вспоминают его добрым сло­ вом Остается только удивляться, как он находил время для всего этого. Любил спорт. В первые годы после переезда в столицу играл в теннис, потом увлек­ ся лыжами: каждым зимним утром делал пробег вокруг университета на Ленинских горах. На рубеже пятидесятых годов в сердце писателя пало зерно нового эпического произведения. В Пензенском областном издательстве вышла его небольшая «Лесная поэма» в прозе, полная великолепных зарисовок ж у ши леса, его пернатых и четверо­ ногих обитателей в средней полосе России. Героя этой книги автор представил чита­ телю так: «Писатель, ученый-лесовод Алексей Рокотов любил русскую природу, неяркую ча­ рующую красоту ее пейзажей, подернутые осенней грустью прохладные леса. И в кни­ ге он хотел показать богатства и красоту родной земли. Как и отец его, столяр-красно­ деревец, простаивавший за верстаком по восемнадцать часов в сутки, Алексей Роко­ тов работал много и жадно». Когда я прочел эти строки, мне вспомнилась картина, бережно хранимая Ефимом Николаевичем в кабинете московской квартиры: пожилой столяр стоит с топором в ру­ ках возле чурбана, на котором он только что стесал брус — заготовку для изделия. Я знал — это отец моего друга. А в Алексее Рокотове, отличном охотнике, редчайшем знатоке жизни зверей и птиц со всеми их повадками, увидел самого Ефима Николаеви­ ча. Как-то в минуту откровенности он признался одному из собеседников: — Алексей Рокотов — я, но на девяносто процентов. Остальное позволило раз­ двинуть рамки собственной биографии, дало простор авторскому домыслу. В «Лесной поэме» домыслом, в частности, явилось то, что писатель Рокотов пред­ стал перед читателем еще и ученым-лесоводом. Рокотов требователен к своему слову. Все, только что написанное, не удовлетворя­ ло взыскательного автора. Вот он, встав из-за письменного стола, крупными шагами ходит по комнате, как ходил сам Ефим Николаевич, и разговаривает наедине: — Может быть, моя «Зеленая лесная книга» только мечта, неосуществимая мечта... Шли годы, а давняя мечта не покидала Пермитина. Окончив «Ручьи весенние», он вернулся к Рокотову, будущую книгу о котором считал «самой заветной». Именно о ней он думал, когда делал надпись на романе «Когти», подаренном мне: «Напишу я лучше». Мечта его осуществлялась постепенно: в 1958 году появилось «Раннее утро», книга для детей, пока еще скромно названная повестью. Спустя четыре года «Раннее утро», как в свое время «Капкан», стало большой запевкой романа «Первая любовь». А еще спустя восемь лет читатель увидел в журнале «Москва» «Поэму о лесах» — заклю­ чительную часть трилогии о жизни Алексея Рокотова. В эту книгу вошла «Лесная поэма», изданная двадцатью годами раньше в Пензе. В последней книге трилогии Пермитин рассказал и о создании Алексеем Рокото- вым журнала «Охотник Алтая», и о переезде в Новосибирск, и о работе над своими первыми книгами. Там запечатлена наша общая писательская молодость, первые нелегкие шаги советской литературы в Сибири. Там созданы запоминающиеся образы первых «огнелюбов», как называл Горький ближайших сотрудников нашего журнала,— Лидии Сейфуллиной, Владимира Зазубрина, Вивиана Итина, Ивана Ерошина, Коядра- тия Урманова. В московских главах даны встречи с Исааком Бабелем, Михаилом Пришвиным, Сергеевым-Ценским и многими другими крупнейшими художниками слова. В этой книге Рокотов уже не на девяносто, а на все сто процентов — сам Пер­ митин, если не считать, что свой «Капкан» он переименовал в «Медвежий браслет» Рокотова, «Когти» — в «Клыки», а Марину, героиню первой эпопеи, назвал Марьяной. Но тут же Ефим Николаевич привел письмо Горького, написанное якобы не о «Капка­ не», а о «Медвежьем браслете». Подлинное и додуманное здесь не обрело согласо­ ванности.