Сибирские огни, 1975, №3

стно отсечь ни одну судьбу. Судьба Саньки в повести не завершается — глухо говорит­ ся только о том, что его «теперь уберут из поселка». Но нет и не может быть у Тен­ дрякова исхода, конца его биографии, пото­ му что нет по существу и начала. Впрочем, слабый намек все-таки есть. В. Тендряков не захотел написать образ Санькиного отца, а ограничился кратким сообщением — «выпивает, правда, частень­ ко». Видимо, писатель предлагает домыс­ лить, дополнить эту фразу житейским опы­ том читателя. Сплавщик, который честно ворочает лес и не проявляет звериных на­ клонностей, не знает, однако, и высоких жиз­ ненных интересов, не может передать сыну стремления к духовным ценностям. Так мо­ жет возникнуть душевная пустота, и теперь все зависит от того, чем душа наполнится, к каким ценностям она потянется и не при­ мет ли за ценности нечто иное, иногда даже противоположное, чужое, враждебное. Минька Богатов однажды услышал от овоего отца проникновенные слова: «Ты радуешься новой куртке, сын. Радуйся, но помни — ни куртка, ни любая другая вещь не делает человека счастливым». А Дюшка узнал от матери, что счастли­ вым становятся от букета цветов, от ощу­ щения нравственной близости другого чело­ века, от звона капели и весенних ручьев. И сам он уже постиг, что радоваться мож­ но портрету в книге, строчке стихов, бере­ зам в сквозной дымке, даже далекому виде­ нию «кусочка тонкой белой шеи между во­ ротником и вязаной шапочкой». Но все эти радости, видимо, никогда не открывались Саньке. Точнее, никто и никогда не открыл ему подлинных ценностей, и его душевный вакуум заполнили желания примитивные, извращенные, но зато доступные, зато по­ нятные его неразвитой натуре. Впрочем, все это только гипотезы, все это у Тендрякова, к сожалению, еще не написано. Яснее и определеннее размышляет на эту тему Борис Васильев в своем новом рома­ не «Не стреляйте в белых лебедей»1. Проти­ востояние Дюшки и Саньки здесь по-своему повторяется в истории отношений двоюрод­ ных братьев Кольки Полушкина и Вовки Бурьянова. Есть в романе Васильева даже ситуация, почти параллельная. Вовка при­ волок худого, заброшенного, измученного щенка и решил его утопить. И об этом бессмысленном акте жестокости говорит «радостно», с удовольствием. И удовольст­ вие его становится тем больше, чем яснее он -видит, что его жальливый добренький брат Колька страдает за щенка. Издеваться над братом Вовке не в но­ вость. Он, например, привык в школе раз­ влекаться тем, что плюет в брата, норовит грязной, жеваной бумагой, к тому же пере­ пачканной в чернилах, попасть ему в от­ крытый рот. Но Колька тоже привык к этому и не очень обижается, терпит. А вот теперь, от печали за щенка, у Кольки «горло перехватило. Слова провалились куда-то... на сердце так скверно стало, что хоть заплачь». 1 «Юность», 1973. щ . 6—7. И точно так же, как Дюшка у Тендряко­ ва, Колька Полушкин спасает живое су­ щество от цепких палаческих рук. Таков лишь один эпизод, помогающий понять, как контрастны .и чужды друг другу мальчиш­ ки, объединенные и возрастом и родствен­ ными узами. И эта чуждость, эта явная противоположность подробно исследуется в романе. Колька был «чистоглазик». «Он рос весе­ лым, добрым, терпеливым. Свою боль умел пересилить без слез и стонов, плакал от чужого горя, от бабьих -песен, от книг». «Вовка книг читать не любил: ему на ки­ но деньги давали. Кино он очень любил и смотрел все подряд, а если про шпионов, то и -по три раза. И рассказывал: — А о-н ему — хрясь, хрясь. Да в поддых, поддых»... Предупреждение Б. Васильева о возмож­ ности скверного, развращающего влияния кинолент «про шпионов» — факт, отмечен­ ный уже достатбчно авторитетными и ком­ петентными людьми. Министр внутренних дел Украины генерал-лейтенант И. X. Го­ ловненко оказал однажды в беседе с жур­ налистом: «Опрос, проведенный -в трудовых колониях, показал: более трети преступле­ ний совершено подростками под прямым влиянием детективных фильмов»1. И здесь уместно предположить, что дур­ ное воздействие на Вовку Бурьянова ока­ зывают скорее всего не только дурные, при­ митивные фильмы. К сожалению, и произ­ ведения настоящего искусства для такого духовно неразвитого, эстетически неподго­ товленного зрителя могут оказаться опасны. Лев Толстой когда-то писал: «Искусство есть одно нз самых могущественных средств внушения. А так как внушено может быть и порочное (и порочное всегда легче вну­ шается), и хорошее, то ни перед какими способами внушения не надо быть больше настороже, как перед внушением искус­ ства»1 2. В любой детективной киноленте есть преступник и есть авторская мысль о нем, есть факт и есть его оценка. Но для того, чтобы воспринимать произведения искус­ ства в их сложном диалектическом единст­ ве, нужна определенная степень интеллек­ туального и эмоционального развития. А вот Вовка Бурьянов видит на экране толь­ ко факты, да и среди них лишь те, что на самой поверхности: он его «хрясь», да еще «в поддых»... Дурное влияние кино отнюдь не перво­ причина Вовкиного увлечения жестокостью, а лишь дополнительный фактор, обуслов­ ленный главным — извращенностью его интересов, бесцельностью, бездуховностью его скучного, обыденного существования. Надо отдать должное Васильеву — он стре­ мится основательно и подробно раскрыть именно эту сторону Вовкиного житья. Колька Полушкин умел и любил мечтать, и мечта у него «каждый день была иная.., 1 «С оветская культура», 1969, 26 ап реля. 2 Л. Т о л с т о й . Полное собрани е соч и ­ нений. т. 41, стр. 137.