Сибирские огни, 1975, №3
него, запуганного, боязливого; с девичьим голосом и синими страдальческими глазами, в самую тяжелую минуту Дюшкиной жизни приходит настоящая помощь. Так Дюшка узнал, что есть сила духа, которая может быть могущественнее и нужнее людям, чем физическое превосходство. В образе Дюшки В. Тендрякову удалось достигнуть высокого уровня типизации. Не сомненно, что вся атмосфера советского об щества притягивает абсолютное большин ство подростков к принципам гуманизма, развивает и совершенствует их эмоциональ ное богатство. В стране детства и юности энергично живут сердечными влечениями и, прежде всего, чувством познают духовные ценности. Откуда же все-таки берутся Саньки? Читая повесть, нельзя не задать себе этот вопрос. Как проникает в сознание будущего со ветского гражданина равнодушие и даже бездушие, хуже того — холодная жесто кость, страсть к мучительству и тирании? Может быть, Санька придуман для «заост рения» повести, для придания ей конфликт ности? У нас еще немало литераторов, склонных к разного рода мелодраматиче ским эффектам, которые способны завлечь читателя, возбудить у него хотя бы любо пытство. Но В. Тендрякова к такого рода ремесленникам никак , не отнесешь. Сань к а—не изобретение досужего беллетриста, а реальная опасность. Видимо, не случайна перекличка повести В. Тендрякова с талантливой кинолен той С. Образцова «Кому он нужен, этот Васька?», созданной на студии «Центр- научфильм». Вспомним появление на экране трех недо рослей, начинающих свой жизненный путь в тюремной камере. Они, как и Санька, сна чала развлекались тем, что стреляли из ро гаток в кошек и птиц, бросали живых собак в пылающий костер. Они так пристрасти лись к своим жестоким развлечениям, что, как заправские садисты, наслаждались, вслушиваясь в крики истязаемых животных. А настал день, когда им захотелось услы шать, как стонет человек. Фильм Образцова невольно вызывает ас социации с еще одним описанием детской жестокости... «Двор был пуст: взрослые ушли на ста дион, откуда неслись крики толпы — кого-то «судили»; во дворе играли дети. Они окру жили худющего котенка и поймали его у самых моих ног. Мальчик схватил животное за хвост и с криком:—Долой черных бан дитов! Смерть! Смерть! — трахнул его го ловой об угол дома. Все дети были еще ма ленькие — дошкольники. Потом на хилом, не давно посаженном топольке они подвесили за хвост мертвую кошку с размозженной голо вой и встали вокруг нее, а крохотная девоч ка принялась хлестать кошку прутиком. — Да здравствует председатель Мао! — время от времени дружно провозглашали дети». А пока малыши сражались с кошками, «школьники обвинили своего директора в причастности к «черной банде» и... затопта ли насмерть». Так, по свидетельству А. Же- лоховцева *, воспитание жестокости возве дено сторонниками Мао в ранг государст венной политики, которую с безграничным, бесстыдным лицемерием маскируют под ре волюционность и марксизм. На самом деле марксизм был и остается неотделимым от гуманистических целей и принципов, а жестокость абсолютно чужда социалистическому человеку. Но и повесть Тендрякова, и кинолента Образцова застав ляют нас задуматься об очень больном, очень тревожащем нас социальном явлении. Находясь в глубоком противоречии со всем строем нашей общественной жизни, еще дают себя знать проявления агрессивной бесчеловечности. Есть еще у нас и безду ховность, и бедность чувств, есть преступ ное и жестокое отношение к другому чело веку, есть и нежелание сострадать или ра доваться за других, примитивный эгоизм и жажда пустопорожних развлечений. Есть молодые люди, которые бездельем, бездум ностью, извращенными представлениями о счастье позорят честь и достоинство своего поколения. Следовательно, есть и Саньки, из которых они вырастают. «— Так почему, почему он ненормальный такой?»—-допытывается инженер Тягунов. « — Да нипочему. Таким родился». Это Дюшкин ответ. Мальчишке в тринадцать лет так отвечать простительно. Он ведь не знает, что за его наивной фразой стоит ре акционный тезис о неизменной человеческой природе, который в современном мире бе рут на вооружение противники социального прогресса. Он ведь даже представить себе не может, какие далеко идущие пессими стические, античеловечные выводы можно извлечь из этого простодушного высказы вания, будто злыми рождаются. Старший Тягунов опытнее и образованнее. Поэтому к предположению сына он отно сится скептически: «Родился? Гм. » А затем пытается найти объяснения иные, социаль ные: «У Саньки вроде родители нормаль ные. Отец сплавщик как сплавщик, честно ворочает лес, выпивает, правда, частенько, но даже пьяный не звереет. Ни кошек, ни собак, ни людей не мучает». На этом философский диспут между от цом и сыном завершается. И сам Тендряков не делает больше ни одной попытки вер нуться к этой проблеме. Конечно, право ху дожника ограничиться одним указанием на опасное, вредное социальное явление. Но глубина повести от этого неизбежно страда ет. Ведь стремление к правде предполагает необходимость социального осмысления факта, выяснения его причин и следствий. Нам мало знать, что бродит по улице Жан-Поля Марата в лесном поселке Куде- лино «ненормальный» Санька. Гуманизм на шего общества, за который так страстно И убедительно ратует повесть «Весенние пере вертыши», проявляется и в том, что ему — обществу — нельзя равнодушно и безжало- 1 А. Ж е л о х о в ц е в. «К ультурн ая ре волюция» с близкого р ассто ян и я (Записки очевидца). М., П олитиздат, 1973, стр. 197, 198.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2