Сибирские огни, 1975, №2

На полустанках ждали встречных поездов; духота быстро напол­ няла вагон, громко звучали трели рыжих овсянок. — Ишь, заливаются,—сказал Барни О’Маллен.—Хорошо, хоть они поют. Ну, а в России, есть ли овсянки? —спросил Барни у Влади­ мирова. — Отчего же, есть. Они и по виду похожи, только ваши порыжее. — А кричат? Плачут? — Боюсь ошибиться, я горожанин, а овсянка — неприметная птица. — Вот как у вас в роду наш язык знают! — похвалил Барии; он тоже считал русского доктора родней генерала. — Я не родственник Джона Турчина, а сын его друга. — Выходит, в России все по-нашему говорят?! — ободрился старик. Драм прилаживал железную лесенку, хотел идти ругаться с ма­ шинистом, но паровоз закричал и потащил вагоны к Маунд-сити. — Мне сказали в приюте, что вы были с генералом,— сказал Вла­ димиров Крисчену. — Он умер при мне. Спокойно умер.— Казалось, Крисчен хочет отделаться от собеседника, предупредить пустые расспросы,—Отошел с миром. — Вам не хочется говорить? — Не обижайтесь,— сказал Крисчен,—Мы с Турчиным повидали много смертей, а не научились рассказывать об этом. Когда Турчин опальным уезжал из Алабамы, волонтеры стояли на несколько миль вдоль железной дороги, и каждый хотел дотянуться до его рукн...— Он ненавидел зеленый простор за дверью вагона, летнюю, дремлющую, равнодушную благодать. — Он что-нибудь сказал, умирая? — Я не понял, он сказал по-французски: «Тебе надо было под­ няться к Герцену, Надя... Как жаль, что Герцен не видел тебя...» И что-то по-русски. Владимиров не стал объяснять. Имя Герцена ничего не скажет стивенвиллскому почтмейстеру, но тайная радость подступила к серд­ цу; кое-что Турчин открыл ему; кое-что он знает, если несколько слов умирающего вызвали и в нем картину Лондона, дом за стеной, калитку, отомкнутую поваром... «Отчего же она так нехороша ко мне?» — поду­ мал о грустью Владимиров. Он так много знал об этой женщине и не видел ее. Может быть, сам генерал не захотел показать ей сына чело­ века, которого они оба знали молодым? Но сумела же она принять в сердце маттунского Томаса или Чарлза, или дочерей Джона Фергуса. Почему же он недостоин этой чести, зачем она избегает его? Почему ее не было в Анна, в приютской палате, где умирал Турчин? Прожить с Турчиным всю жизнь, нераздельно, так что и пушечная пальба, и ата­ ки мятежников, и устав, и гнев судейский —ничто не могло разомкнуть их рук, и бросить его в последние дни? Возможно ли понять такое? — Мне показали врачебную запись, сделанную в конце апреля, когда генерала увозили в Анна,— сказал Владимиров Крисчену. — Какие-нибудь формальности? — Запись не убеждает меня, что Турчина непременно нужно было отправить в этот приют. — У него был сильный ум,—сказал Крисчен строго,—Но свет погас. В молодости не представляешь себе, что такое возможно. Что же там, в этой их бумажонке? Худая физиономия Крисчена, вся, от сухой и бурой — будто из крашеной пеньки — бороды до сощуренных глаз на пергаментном ли­ це, выражала презрение к миру, который вознамерился судить велико