Сибирские огни, 1975, №2

лизма —в земной любви, в горести потерь, а не в спекуляциях шарла­ танов. Мы любим, и нетленный образ живет, является на наш зов. Раз­ ве не случалось такого и мне; мать тянулась дрожащей рукой к нашей калитке, хотела открыть, войти к сыну, а отец не пускал, стоял необу­ тый на мокрой после дождя земле, ждал, что к калитке выйду я, по­ клонюсь, позову в дом, а я что-то писал на бумаге, комкал ее и наби­ вал ею патроны, радуясь, что вот-вот побегу к калитке, но нужно еще дописать слово, а когда и оно записано, и я поднимаю глаза от бумаги, у изгороди никого, и следов на земле нет. И полковой, князь Львов, не оставлял меня,—второпях застегивал мундир, ошибаясь пуговицами, не спуская с меня глаз, набивал табаком трубку, и едва мы приближа­ лись, как он бросался бежать, прытко, со сведенными лопатками, буд­ то ждал от нас дурного, даже и выстрела в спину. Сначала бежал по варшавскому плацу, волоча упавшую шпору и ударяя в землю каблу­ ками, как в барабан, а потом я видел, что он убегает Россией, Нев­ ским, желтой нивой с падающим зерном, узкой полосой земли посре­ ди гнилой воды, за которой вдали Балаклава и красный от крови Се­ вастополь. Остановись он, и мы все объяснили бы ему, но он не делал нам этой чести; он оставлял за собой, в следах бегства, кредитные би­ леты, ассигнации, а мы не нагибались, не брали, нам нужны были его седины, согнутые годами плечи, измученные ноги, чтобы омыть их теплой водой, которую мы, бегая, расплескивали из белого английского кувши­ на,—обмыть и обтереть чистым полотенцем... Меня вырвали из задумчивости выстрелы, лесной, дикий крик, огонь, заполыхавший впереди; показалось, что вспыхнули станция, ка­ зарма и лес, привезенный из Чикаго. Прямо на меня неслись на лошадях трое, пригнувшиеся в седлах, с черными повязками на лицах. Моя лошадь вздыбилась, закрыв меня, и всадники, узнав лошадь, успели крикнуть—не мне, а Драму,—чтобы п р о к л я т ы й п о л я к не ездил больше в Радом, а не то они сожгут и его, вместе с его гробами. Я поскакал к Радому. Огонь гас, колонисты заливали водой стены костела. Ночные гости и не подозревали, какую добрую службу сослужили Радому: колонист покрепче прихватил рукою лесного пио­ нера и ружье, и топор. Скоро костел стоял под крышей, готовый при­ нять прихожан, ксендза и мессу; плотники принялись за школу. Драм рыскал по фермам, рискуя получить пулю в грудь или в затылок, он вновь стал ревнителем Радома. С весны бойко пошли торги с переторжками в конторе на Вашинг- тон-ст|рит. К осени Ковальская родила дочь,—открыв счет радомским потерям, они же на здешней земле первые дали жизнь новому человеку. Первый ксендз, Йозеф Мушлевич, прибыл рано и вместе с прихо­ жанами крыл тесом божий дом. Денег из епархии в Алтоне ему не присылали, а колонисты жили в нужде, так что добрый Йозеф тратил собственный капитал —триста долларов, и когда их осталось только v v на дорогу до Дейтройта, он уехал из Радома. «smierc i zona przezna- zona»1—говаривал Йозеф, а ксендзу впору сказать: «смерть и пара­ фин!». Колонисты поиздержали пыл на постройке храма и теперь пре­ дались мирским делам. Отец Йозеф хотя ж ворчал, что звон серебря­ ного доллара громче звучит в ушах иного прихожанина, чем церковный колокол, в гнев не впадал; и чуткое ухо еще не слышало звона долла­ ров в редеющем радомском бору —только докучливый стук тойора, скрежет лопаты да крик первых мулов, купленных недорого в соседнем Кентукки. 1 «Смерть и жена предопределены» (польск.).