Сибирские огни, 1975, №2

лонистами. Это был миг язычества; сомкнувшийся лес вокруг, одичалый холм с черной к ночи могилой, близкий крик выпи и сухой шелест осен­ них дубов. — Мы приехали сюда в день святого Михаила,—сказал плотник.— Поставим же во славу бога костел святого Михаила-архангела. Выбрали место неподалеку от станции, это вот место, принялись кор­ чевать лес, прорубать улицу к железной дороге. На себе волокли достав­ ленные из Чикаго стволы белой сосны, тяжелые, распиленные городски­ ми пилами доски, кирпич и камень. Собирали в Чикаго — и не только там —деньги на костел и на его убранство. Кузнечный горн не остывал и ночью, с железом и мехами управлялись братья Гаевские —Франтишек и Адольф, все твердя полюбившуюся им туземную поговорку: «Где по­ селится кузнец, вырастет город». Строили божий дом просто: четыре вы­ сокие стены, крутыми скатами крыша, окна узкие, вытянутые вверх,— тогда еще не было ни колоколенки впереди костела, ни этой пристройки позади. Домашние срубы стояли заброшенные; в голые стропила залета­ ли птицы, лесной зверь прокрадывался к оставленным стенам. Плотники перебрались от Тадеуша в казарму, чтобы не терять времени, он остался в одиночестве и редко показывался в Радоме. У нас появился другой че­ ловек, который твердо стоял спиной к костелу: этот человек —ваш отец, Миша Владимиров, горячий ниспровергатель церковной иерархии, он корчевал дубы на будущей Варшавской и, как на грех, поселился у Ко- зелека,—вечерами они допоздна спорили о боге, о происхождении зем­ ли и вселенной. На рождество приехала Надин. Я встретил ее у подъезда, старался не упустить ее глаза, когда они заметят улицу, прорубленную в бору. На миг я узрел мираж, Надю с отцом на Петербургском вокзале, как она смятена, ищет меня, хочет скорее увидеть, увериться, что я тот же и так же растерян, но не видит и пугается, не случилось ли чего, не отослали ли меня еще на какую-нибудь войну; а я тут, рядом, только протяни руку. Зачем же и теперь она так взволнована, так истово ждет, ищет глаз и руки? Если бы из всего, что судьба может подарить человеку, я имел только это, я и тогда был бы счастливцем. — Что это, Ваня?—удивилась она. _ Польский костел с самодельными скамьями, с нищим попом, если кто решится приехать к нам. _ ц е поп ксендз,—поправила она меня.—С ксендзами не потя­ гаешься. _ Мне надо, чтобы колонисты не спрятались в лесных норах, этим даже и костел хорош. . __ _ Я не сердясь слушал ее ворчливое несогласие: ей тяжело давалась зимняя жизнь Чикаго. В Радоме свой кусок хлеба, испеченного в казарме, дешевый кофий с ложкой патоки, отваренная >в юшке солонина, в Чика­ го—голод. Здесь фермер закрыт от ветра дубравами, на Мичигане свирепые зимние бури. У нас всякий на виду, а на чикагских улицах нужда за ставнями, лохмотья, несчастные, которым недостает сил брести по городу из конца в конец, выслушивать отказы и брань, и собачин визг дверных петель. И Надин дня мало на беготню по приютам, по женским комитетам и уличным кухням, депо для голодающих, взамен волонтер­ ских депо Всякий доллар, который закатывался в кошелек Турчиных, катался или на говяжий жидкий суп для неизвестного чикагца, или на хлеб моего колониста, Надин ставила чикагскую беду выше радомскои “^Соскучившись по Тадеушу Драму, я оседлал старую его лошадь и позвал с собой Надин, но она проводила меня только до избы Коваль ских заплатив ж е ™ богу, они в смиренном отчаянии оставались на ферме! среди самодельных стульев, стола и нар на земляном полу. Надии