Сибирские огни, 1975, №2

лек хотел вернуться в Польшу, не выходя из эмигрантского депо, но де­ нег на дорогу не оказалось —из карантинной камеры ему вернули толь­ ко сапожный инструмент. Вслед за Дудзиком многие сложили инструмент к моим ногам, словно отрекаясь от Радома и нашего дела. Колонисты пришли на похо­ роны из лесу, ночные заморозки торопили, один Козелек явился из ка­ зармы; неделю назад он продал топор, пропил деньги и наутро сидел у окна своей комнаты, разглядывая сбитые каблуки сапог Франтишека Гаевского. — В чем же наш грех, Мацей? — обратился я к плотнику.—Что вы не дали голоду задушить себя? Или грех оставлять Польшу? — Польша всегда в нашем сердце! — воскликнул Козелек в гордели­ вом заблуждении, что огромную, сильную Россию нельзя держать в ду­ ше с тою же любовью и мукой, что и маленькую Польшу. — На них нет вины перед родиной,—расчетливо сказал Клотцке.— Они изгои. Их раны — святые. Клотцке склонился перед их родиной,— нелюбовь к нему сошла даже и с лица Козелека,—испорченное вытекшим глазом, оно хранило печать возвышенности и красоты,—в обрамлении курчавой светлой бороды, с твердо вылепленным чувственным ртом, увенчанное лбом проповедника. Я потому не достигал самых потаенных глубин их сердца, что не согла­ шался давать особую цену польской эмиграции перед любой другой. В спорах они недолго держались против меня, но, и умолкая, сохраняли в сердце молитву без слов, как шум раковины, поднятой со дна моря, как вздох органа в опустевшем костеле, молитву, питавшую их гордыню в унижении и нищете. — Не с того мы начали, пан Турчин,— сказал негромко Дудзик. — Все наша гордыня! — поддержал его сапожник.— Каждый о сво­ ем доме думает, а дом господа забыт!.. Ковальские терзались, что взяли девочку из сухой казармы в дом из сырого леса, на земляной пол,—стекла, заказанные в Сент-Луисе, все не прибывали,—теперь вина за общий грех сошлась на них, и каждый со страхом думал о том, какую цену заплатил бы он, если бы, по несчастью, раньше Ковальских подвел бы свой дом под крышу? — Пропади я пропадом,— сказал Дудзик,— если положу хоть одно бревно в свою стену прежде костела! Поднялся шум: все хвалили плотника, дивились своей слепоте, проси­ ли у бога прощения и милости. — Отчего же вы не строите костел? —спросил я. —- Когда во главе стоят люди, презревшие веру,— ответил за них миссионер,— трудно начать разговор о божьем доме. — Этот человек здесь, Клотцке, и не прячет глаз; на мне нет вины перед богом.—Я обратился к поселенцам: —Разве мы не условились, что здесь каждый равен каждому? — Мы боялись обидеть вас, пан Турчин! — Костел —дело общины, вам и решать. Я снял с их души камень. — Пан Тадеуш,—начал Дудзик, винясь,— придется повременить'со школой... Дудзик исходил с Тадеушем землю поселка, выбирая место под шко­ лу. Теперь он перекинулся к тем, кто хотел строить костел прежде школы, н боялся взглянуть в глаза своего любимца и благодетеля. — Пусть будет так, как хотят все,— с неожиданным спокойствием ответил Тадеуш.—Мы с генералом забыли многие молитвы, но добрые люди помолятся и за нас. Дудзик не к месту бросил оземь старую конфедератку, упал на коле­ ни, будто над ним своды храма, и сотворил молитву вместе со всеми ко-