Сибирские огни, 1975, №2
Тадеуш досадливо махнул рукой, отошел к печи и затолкал в нее несколько непривычно длинных поленьев. — Сердце Леона всегда было с повстанцами; если бы мятеж под нял Север, он был бы с Севером. Но, по несчастью, мятежниками стали южане, и он пошел за ними; он бы и за дьявола пошел воевать, если бы знал, что тот в меньшинстве. Он — поляк, пан Турчин! Он сам рыцарь и искал в мире поверженных рыцарей, чтобы помочь им подняться. — Он слепец!—Апостольская седая голова Тадеуша, с крутым, округлым лбом и мудрыми глазами, вся была в бликах огня. — Тадеуш! — взмолился Михальский.—Он погиб, не осталось даже его могилы... Жаль поляков, пан Турчин, ах, как жаль! Он искал у меня отклика и поддержки. — Я сострадаю делу польской свободы, пан Михальский, но не одно это дело вижу в мире. Те, для кого чужая свобода и чужие бедняки — мусор, не помогут и польской свободе. — Жаль поляков! — сокрушался Михальский.— Теперь и Бисмарк встал к кнуту и виселице, теперь и от него полякам смерть. За обедом Михальский не оставлял этого разговора, корил Тадеуша, что тот предал Польшу, печалился, что поляки приезжают в Штаты без английского языка, без знакомств, без денег, жаль, жаль поляков... Они выпили и заспорили жарче. Тадеуш не отрекался от матери и ее роди ны, но втолковывал Михальскому, как хорошо ему было в полку волон теров, где сошлись разные люди и стали братьями, минуя пропасть кро ви. Мне нравились речи Драма, его маленькая седая голова, поднятая высоко на сильной шее, его вера в человечество. Он вышел на крыльцо с ружьем и пострелял в воздух, объяснив, что в безветрие два-три его друга непременно услышат и откликнутся. Прошло около часу, и к до му стали подъезжать соседи — двое янки, аборигены края, молодой ир ландец с женой, все верхом, а старик-немец в крохотной двуколке. Драм накидал дров и в топку, и поверх раскаленной плиты, внутри дома за горелся отменный костер, так что мы заплакали и закашлялись от дыма; Тадеуш был счастлив соседям, Михальскому, мне и на долгие часы за былся, ушел от неизбывной скорби. Это был и для меня счастливый вечер. А через два дня я стоял в ка бинете Хэнсома, соблазняя его деловым проектом. Я выкладывал ему свои резоны и повторял про себя любимое присловие Михальского, ко торый, на подпитии, советовал каждому гостю Тадеуша не падать духом, а «Ыогас Воча па ротос, а с^аЫа \у §аг 5 с!»* Глава тридцать четвертая У Хэнсома я появился как делец, задумавший сорвать куш. В ко фейном сюртуке и брюках серого сукна, с подстриженной бородой, я, верно, и Сабурову пришелся бы по вкусу. Все у нас в Штатах обновля лось, Чикаго и вовсе заново рождался из пепла, и мне надлежало пред стать перед Хэнсомом с претензией на новизну. — Что-нибудь случилось, мистер Турчин? —Он едва приподнялся в кресле, лестница успеха слишком разделила нас.—Я ведь занимаюсь не строительством, а денежной частью. — Значит, я попал в цель; хочу о з о л о т и т ь Иллинойс Сентрал. Он молчал, тяготясь разговором, от которого ничего не ждал. — Десять лет тому назад вы протянули мне руку. — Девять лет, Турчин,— перебил Хэнсом.— Без малого девять. Мне тогда так осточертел Юг, что положи вы по золотому под1 1 «Ейять бога в помощь, а дьявола в кулак» (польск.).
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2